Книга Пожизненный срок, страница 90 – Лиза Марклунд

Статью написал Эмиль Оскарссон. Он полностью оценил взрывоопасность сюжета и среди ночи разбудил своими звонками статс-секретаря и пресс-секретаря министра, а также лидера одной из оппозиционных партий. Общее мнение было таково, что надвигается катастрофа и что министру юстиции придется принять экстренные меры, чтобы остановить рост расходов на пенитенциарную систему.

Анника с трудом сглотнула.

«Что я наделала?»

Интересно, подумала она, сообщило ли об этом радио в своих утренних выпусках? Но радио у нее не было, поэтому она никогда об этом не узнает.

«Каковы будут последствия? Для Томаса, для правительства?»

Зазвонил мобильный телефон, и Анника наклонилась к сумке, уронив при этом на пол колбасу.

Звонила Нина:

— Юлия все еще в больнице. Свидания с ней запрещены.

«Дьявольщина!»

— Дай мне две минуты!

Она бросила колбасу и обе газеты в мусорную корзину и побежала в сторону Бергсгатан.

Нина Хофман была в полицейской форме. Похоже, за ночь она ни разу не сомкнула глаз.

— Я совсем не спала, — сухо сообщила она. — В половине пятого мы обнаружили труп в квартире в Хорнстюлле. Пришлось повозиться.

— Газеты уже пронюхали об этом? — пытаясь отдышаться, спросила Анника.

— Это будет уже слишком. Сомневаюсь, что их это заинтересует. Но расследование, конечно, начнется. Что у тебя с пальцем?

Они стояли у входа в главное полицейское управление в Кунгсхольмене. Анника натянула рукав на кисть.

— Порезалась, когда готовила, — сказала она, чувствуя на себе строгий взгляд Нины и рассеянно оглядывая улицу Шееле.

— На пустяковые порезы не накладывают таких повязок, — усомнилась Нина, опытным взглядом полицейского рассматривая повязку.

Анника опустила глаза на тротуар, прилипшие к асфальту листья, свои туфли и тяжелые ботинки Нины.

— Мы доверяем друг другу или нет? — спросила инспектор Хофман, уступив дорогу женщине с коляской.

— Их было двое, — сказала Анника, когда женщина прошла. — Двое мужчин. Они затащили меня в проулок, когда я возвращалась от тебя позавчера, недалеко от дома, где я живу, в Старом городе. Они порезали мне палец и велели сказать, что я порезалась сама. Если же я проболтаюсь, то в следующий раз… они порежут… моих детей…

Она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

Нина взяла Аннику за руку и принялась внимательно рассматривать повязку.

— Чем ты ее вымазала?

— Горчицей. Очень крепкой.

— Тебе, кажется, наложили швы?

— Восемь! Они перерезали мне сухожилие. Одного из них я укусила, и меня ударили по голове, чтобы сделать послушнее.

Нина посмотрела на Аннику потемневшими от бессонницы глазами.

— Я уже тебе это говорила. Будь осторожнее. Не стоит путаться с этими людьми. Подумай о детях.

— Ты принесла фотографии?

Нина поколебалась, потом кивнула.

— Пойдем, — сказала Анника. — Кафе на Хантверкаргатан уже открыто.

Они сели за маленький столик у окна.

Анника взяла кофе, Нина не стала заказывать ничего. Она сняла фуражку и прислонилась затылком к стене.

— Это на грани злоупотребления служебным положением, — буднично произнесла она. — Я не должна никаким боком касаться этого дела.

Она порылась в кармане и извлекла конверт. Анника, с сильно бьющимся от волнения сердцем, взяла его, осторожно вскрыла и принялась рассматривать снимки.

— Кто из них Ивонна Нордин?

— Угадай, — надтреснутым голосом ответила Нина.

Анника разложила сделанные Полароидом фотографии из национального реестра полиции на столе и стала их по очереди рассматривать.

— Нет, — сказала она, — я не могу угадать.

Нина перевернула одну фотографию и указала на отпечатанные на обратной стороне фамилию женщины и номер ее удостоверения личности.

Ивонна Нордин оказалась похожей на мышку блондинкой среднего возраста с неприметными чертами серьезного лица. Похоже, что она к тому же страдала чрезмерной полнотой.

Анника принялась внимательно изучать фотографию.

— Как ты думаешь, она получила за это деньги?

Нина фыркнула:

— Это чисто риторический вопрос.

Анника продолжала внимательно смотреть на фотографию.

— Если она совершила убийство на Санкт-Паульсгатан, то наверняка была вовлечена в темные дела Филиппа Андерссона, а это означает, что у нее есть секретные банковские счета на каких-нибудь тропических островах. Вчера вечером я пыталась ее разыскать. Она зарегистрирована в Шерхольмене, но я сомневаюсь, что она фактически там проживает.

— Почему нет? — спросила Нина.

— Если это она застрелила Давида и похитила Александра, то для этого есть веские причины. Думаю, что Александр до сих пор у нее и его никто не должен видеть — во всяком случае, продолжительное время на одном месте. Следовательно, Шерхольмен исключается. В то же время… — она вытащила из сумки блокнот и показала полицейскому инспектору неровные линии на одной из страниц, — она ровно год назад купила домик в лесу, к северо-западу от Эребро. Недалеко от Гарпхюттан, вот здесь!

Было видно, что Нина страшно устала.

— Юлия говорила, что Давиду звонили две женщины — хотя, может быть, она была только одна — и требовали, чтобы он оставил Юлию. Одна из них сделала аборт. Как ты думаешь, это может быть важно?

— Пожалуй, я все-таки возьму кофе, — пробормотала Нина, и Анника, вскочив, метнулась к прилавку.

— Так как ты думаешь, аборт мог сыграть решающую роль? — повторила свой вопрос Анника, поставив перед Ниной чашку кофе.

— Иногда это очень сильно травмирует женщину, — сказала она, дуя на горячий напиток. — Некоторые после этого вообще не могут оправиться.

— Ну, — сказала Анника, усаживаясь на свое место, — не надо слишком уж драматизировать. Аборт — это не обязательно травма. Я сделала аборт, когда Эллен было полгода, и до сих пор счастлива, что решилась тогда.

Нина отпила кофе.

— Значит, ты не видишь в этом проблемы?

Анника засунула блокнот в сумку.

— Сделать аборт было сущим кошмаром. Я целыми днями обзванивала клиники Стокгольма, пытаясь записаться на осмотр, но там, где трубку все-таки брали, мне говорили, что все расписано на недели вперед. В конце концов я сдалась и сделала аборт в Эскильстуна. До сих пор помню, с каким облегчением я вышла из клиники и пошла к машине. Ты мне, кажется, не веришь?

— Не все реагируют на аборт так, как ты. Иногда женщина переживает настоящее горе, чувствует себя предательницей…