Онлайн книга «Глубокая зона»
|
Эта книга посвящается Элизабет Берк Тейбор, с которой мне все становится по плечу Биомассы под землей так же много, как и на ее поверхности. Доктор Томас Голд, Корнельский университет Они верили в многослойную реальность. Для них был важен портал между жизнью и местом, куда уходят мертвые. Доктор Уильям Сатурно, Бостонский университет Только дьявол лишен внутренних демонов. Пословица древних куикатеков Часть I
Зараза 1
Иногда ночами вешние ветра сдирают туманную пелену с Потомака и развешивают ее по ветвям сухостоя на илистых берегах реки. Длинные лоскуты срываются и плывут в укромные закоулки Фогги-Боттом, над мостовыми Старого Джорджтауна, минуют перенаселенные городские дома и покрывают бледными, влажными саванами богатые особняки. Черный «навигатор» шел сквозь хмарь на запад по Оу-стрит, оставляя позади дома состоятельных горожан, пока наконец не проник в мир по-настоящему безмерного богатства. Внедорожник свернул на подъездную аллею из гравия, цветом и размером напоминавшего кукурузные зерна. По обеим сторонам ощетинились трехдюймовыми колючками высокие кусты мадагаскарского барбариса. Пассажир на заднем сиденье разглядывал багровые шипы и думал о крестных муках. «Навигатор» миновал ряд автоматических ворот, последние из которых были увешаны предупредительными знаками: ОСТОРОЖНО 10 000 ВОЛЬТ ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСНО НЕ ПОДХОДИТЬ! Остановились напротив особняка из кирпича цвета ржавчины и белого мрамора. Под окнами волнистого стекла висели белые ящики с напоминавшими кулаки красными цветами. Причудливой формы самшиты обрамляли округлую приемную зону перед домом. Из машины вышел долговязый водитель с неимоверно черной, гладкой, как полированный оникс, кожей, губами цвета переспелых слив и, несмотря на поздний час, в солнцезащитных очках. – Сэр, приехали, – произнес он с сильным африканским акцентом. Пассажир ступил на искрящийся гравий. Теплая влажная ночь, обволакивающий ноги туман, напоенный ароматом самшита воздух и медно-красные цветы. Машина исчезла во мгле. По гранитным ступеням, кромки которых за полтора века истерлись до округлости, он поднялся на изогнутое крыльцо с колоннами, похожее на палубу старинного парусника, и тронул было дверной молоток – массивный латунный крест, – но дверь отворилась сама. Перед ним стояла высокая женщина в блузке цвета киви и открывающей колени белой льняной юбке от «Диор». Рыжие волосы до плеч, зеленые глаза – дама сияла красотой. Разглядывать ее – все равно что смотреть на солнце: несколько секунд – и ты ослеплен. – Добрый вечер. Меня зовут Эрика. Большое спасибо, что приехали. Живая, мелодичная речь с легким украинским или белорусским акцентом. Она протянула руку. Прохладная ладонь с длинными пальцами. Едва уловимый аромат гардений. – Мистер Адельгейд вас ждет. Проходите. Он следовал за ней по темному коридору с выложенным итальянским мрамором полом, гладким и белым, как лед. В залитых желтым светом нишах на темно-красных стенах висели картины – Ван Гог, Ренуар… Сперва он принял их за репродукции, но вдруг остановился: – Простите. Это настоящий Пикассо? Эрика оглянулась: – Разумеется. Здесь не держат копий. Она подвела его к двум дверям, напомнившим о старинных европейских замках или дворцах, открыла одну из них и ушла. Навстречу вышел мужчина с большим хрустальным бокалом в руке. На нем были широкие брюки из габардина с тщательно заутюженными стрелками, черный двубортный блейзер, рубашка цвета парижской лазури с расстегнутым воротом и бледно-розовый аскотский галстук [1] . Посетитель, никогда ранее не встречавшийся ни с кем, кто носил бы аскотский галстук, с трудом скрыл изумление. В аудиозаписи он слышал низкий, звучный голос и ожидал увидеть фигуру тучную и властную, однако перед ним стоял стройный, как Фред Астер [2] , человек, в движениях которого сквозила томная грациозность. Ему явно не доводилось спешить, отметил гость. Ни разу в жизни. Несмотря на изящество, в хозяине не было ничего мягкого, женоподобного. Как раз наоборот, своими движениями он словно идеальной формы лезвием разрезал пространство. – Бернард Адельгейд. Адельхайт. И здесь акцент. Слабый, едва уловимый. Швейцарец? Голландец? – Рад вас видеть. Вы, наверное, очень занятой человек. – Госслужба, сами понимаете. Работы много, людей не хватает. По-другому никак. Рукопожатие. Некрепкое, сухое, лаконичное. – Что будете пить? – А что у вас там? – «Лафройг», пятьдесят лет выдержки. Хозяин поднял бокал. В затемненной комнате с высоким потолком казалось, что золотой напиток вобрал в себя весь свет от белых свечей в настенных канделябрах. Здесь был и камин, в котором два человека могли уместиться в полный рост. Что находилось в отдаленных углах помещения, гость рассмотреть не мог. Сотня долларов за порцию как с куста, подумал он. – Пожалуй, и я не откажусь. У буфета средневековых пропорций мистер Адельгейд налил из хрустального графина виски и произнес по-немецки: – Mögest du alle Tage deines Lebens leben! Они чокнулись, выпили, и хозяин продолжил: – Очень старый тост. Одиннадцатый или двенадцатый век. Говорят, идет из Тевтонского ордена. Или братства Святого Кристофа. «Проживай каждый день своей жизни». – Хороший совет. Впрочем, легче сказать, чем исполнить. – Если есть средства, исполнить легко. Гость поднял бокал, слегка крутанул его, вдохнул аромат напитка, напомнивший запах пораженного молнией дуба. – Замечательный, правда? – Нет слов. – Бывают на свете такие вещи… – Дом тоже к ним относится. Бесчисленные темные комнаты и коридоры, похожие на залы и галереи огромной пещеры, давящее темное пространство, предчувствие опасности. |