Онлайн книга «Ванильный запах смерти»
|
Быстров, сбегая с лестницы, вызвал «скорую» в отель и позвонил в местный отдел полиции, коротко доложив о происшедшем, благо номер он предусмотрительно забил в телефон. «Значит, Самохин уехал вместе с Юлей или уже…» Отгонять страшные мысли не получалось, как Быстров ни старался. Пот заливал шею, спину, руки, которые еще и тряслись, как с перепоя. «Прекратить бабью истерику и просто делать что должно!» – процедил Сергей и рванул на своем «Рено» от «Ивы». Дорога шла до развилки около километра, потом приходилось либо сворачивать к просеке, что вела к автостраде, либо ехать через эстакаду на другой конец реки, к соседней деревушке. Интуиция подсказывала следователю, что Самохин должен где-то избавиться от Люши или спрятать ее. «Нет! Никаких трупов!» – взял себя в руки Быстров и свернул к эстакаде. Проехав мост, он увидел согнутого пополам ветхого деда, пасшего такую же старую, как он сам, козу. – «Жигули» белого цвета не проезжали? – крикнул Сергей. Дед поозирался и, сощурившись, гаркнул: – А?! Какоя?! – Говорю, мужчина с белыми усами на старых «Жигулях» не проезжал?! – что есть мочи заорал следователь. – Не! – авторитетно замотал головой дед. – Тока Феликс-кулинар просвистел куды-то. Такой задавака стал, что ни здрасьте, ни пока. Катьку чуть не сшиб. – Дед дернул козу за веревку, привязанную к ее шее. Катька повернула голову и от удивления округлила квадратные зрачки. – Спасибо, дед! Быстров почувствовал уверенность. Значит, прятаться будет Феликс, жаться к деревне. – А что после деревни?! Куда дорога выведет? – Куда… Поле бывшее колхозное, потом овраг, а там к селу и трассе. – Овраг можно объехать? – Како-оя! – заулыбался дед, демонстрируя единственный желтый зуб. – Его и пехом не пролезешь. Хотя Севка-машинист спьяну на спор на брюхе прополз и хвастал. Но с него станется: соврет – недорого возьмет. А кому охота была за ним в овраге шнырять, я-то сказал… Сергею некогда было выслушивать элегические воспоминания, поэтому он, салютовав вытаращенной Катьке, вдавил педаль газа и услышал рокот мотора над головой. Это в поисках особо опасного преступника барражировал вертолет. После звонка полковника Быстрова на захват Самохина были подняты внушительные силы. Помимо вертолета, отряд быстрого реагирования, несколько опергрупп и даже волонтеры из местных, от которых скрыть что-либо не представлялось никакой возможности. Белые «Жигули», брошенные у оврага, обнаружили с воздуха в то время, когда Сергей пробирался по узкой меже через иссохшее необихоженное поле. «Ничего, еще чуть – и овраг. Далеко он не мог убежать», – уговаривал себя Сергей, поглядывая в лобовое стекло на грозовые тучи. Они стремительно сгущались, наползая на местные деревушки под порывами резкого ветра. Первый, пока еще далекий раскат грома заставил его поморщиться: «Не вовремя, это страшно не вовремя». Он успел подъехать раньше оперативников. Брошенные «Жигули» стояли, уткнувшись мордой в земляничный пригорок. Быстров, выскочив из машины и сжимая в руке пистолет, которым он ни разу в жизни не пользовался, рванул на себя правую заднюю дверцу колымаги. Пусто… Нервы сдали, Сергей стал звать как ненормальный Юлю, перемежая крики бессвязными угрозами в адрес убийцы. Ветер относил его голос от оврага. Вдруг молния растрепанной огненной ниткой прошила небо, и грозовой раскат взорвался над самой головой. – Багажник! Быть может… Он сунул пистолет в карман и рванул дверцу багажника – не заперта! Сергей чуть не рухнул от радости, увидев скрюченную знакомую фигурку. Но потом, потом он бессильно застонал, беря на руки Люшу: у нее было багровое лицо и страшные, отвратительные синие пятна на шее. Опустив Юлю на землю, Быстров склонился над ней, приложил руку к изуродованному горлу и, казалось, почувствовал едва приметное биение. Нет… показалось… А вдруг?! Сергей начал делать искусственное дыхание, массаж сердца, тереть щеки, руки. Все было бесполезным. – Убью я тебя, теперь я точно убью тебя. – Его беспомощная слезная угроза потонула в разрыве грома. Ливень обрушился вмиг, кромешным потоком, который будто сбил Сергея, и он сел рядом с телом неугомонной правдоискательницы, что так глупо, так нелепо влезла… Вдруг хриплый, едва различимый в шуме дождя голосок что-то спросил. Быстров метнулся к Люше. – То душат, то топят – дикие люди, – просипела она, не в силах открыть глаза под режущими потоками воды, и снова впала в забытье. Дождь нарушил весь план. Превосходные ищейки, немецкие овчарки Альма и Рыжий, растерянно рыскали по краю оврага. Следы безвозвратно смывало дождем. Приходилось тщательно прочесывать глубокую расщелину. Вертолетчики уверяли, что ни единой души ни у оврага, ни в поле не наблюдалось и к селу никто не двигался. В самом селе уже работала опергруппа, но мужчины с приметами Феликса Самохина местные не видели. Значит, приходилось под ливнем осматривать каждый куст и дерево. Сержант Андрей Ермаков, соскальзывая по раскисшей земле, с силой схватился за ветку орешника и дернулся вверх, пытаясь удержаться на ногах. Немигающий, бешеный взгляд человека, притаившегося в шаге от полицейского, будто прошил сержанта, парализовав на считаные мгновения. Самохин кинулся на застывшего полицейского с ножом. Лезвие рассекло щеку, и оперативник, крикнув от боли и беспомощно взмахнув пистолетом, подскользнулся, подсек невольно убийцу, и они оба кубарем скатились на дно оврага, закрываясь руками от веток. – Стреляя-аай! В ноги ему стреляй! – раздался сверху крик. Но Ермаков, едва не лишившись глаза, напоровшись на ощерившийся сучок, выронил пистолет. Впрочем, он тут же вскочил и кинулся на Самохина, который не сразу пришел в себя после удара головой об остов ржавой кровати. Некогда колхозники использовали овраг как свалку ненужных вещей. Дно пестрело боками проржавевших чайников, бидонов и осколков бутылок: Самохин уткнулся взглядом в выцветшую этикетку портвейна «Агдам», «победоносный» символ рассыпавшейся в прах эпохи. На шум уже бросились собаки. Альма оказалась проворнее своего подростка сына и, выбрав кратчайший путь до преступника, в несколько прыжков оказалась возле него, вцепившись в предплечье. Повар закричал нестерпимым фальцетом. Тут уж Ермаков проявил расторопность и защелкнул наручники на запястьях убийцы, который после усмирения Альмы сам скалился по-звериному и бессвязно бормотал что-то о справедливости и мести, сглатывая струйки воды, все слабее бьющей по лицу. Ливень кончался, грозу уносило к Москве. – Он меня еще и уронил, когда к машине тащил, – пожаловалась Люша на неаккуратность повара. У нее то пропадал, то появлялся голос. Если, конечно, этот вымученный сип можно было назвать голосом. Сергей, сидя рядом с сыщицей у больничной койки, выслушивал «исповедь идиотки» – так Люша сама называла себя. Быстров мысленно соглашался с этим определением. |