Онлайн книга «Бандитская губерния»
|
— Да то же, что вот и ему, — повернулся к Ивану Федоровичу дворник, кивая в сторону околоточного, — что, дескать, к домовым жильцам не достучишься, они-де рано вставать не привыкшие… — Что дальше? — спросил Петухов. — Дальше Наташка одеваться стала… — Ну, оделась она, и что потом? — А потом мы пошли… — ответил, как само собой разумеющееся, Ефимка. — Куда? — В дом, — ответил Ефимка и замер в ожидании нового вопроса. — Вошли в дом, что дальше? — Петухов уже нервничал настолько, что, казалось, еще немного, и он изойдет пеной нервического припадка. — Поднялись, прошли на кухню и подошли к двери фатеры хозяйки. — И? — И увидели из-под двери дым, — сообщил Ефимка с таким видом и таким тоном, будто только что разгадал все загадки египетских пирамид. Из угла, где сидел Воловцов, послышалось не то хрюканье, не то последние хрипы висельника. Петухов поднял голову и посмотрел на московского гостя. Тот был вполне серьезен и внимателен. Словом, то, что судебный следователь по наиважнейшим делам Департамента уголовных дел Московской Судебной палаты Иван Федорович Воловцов едва сдерживает готовый вырваться наружу смех, околоточный надзиратель не заметил. Иначе мог произойти неприятный конфуз… — Дальше… — Чо? — Что вы делали дальше? — повторил вопрос Петухов. — Мы стали стучаться в дверь. — И? — Не достучались… — Вам никто не открыл? — Нет, не открыл, — ответил Ефимка. — Тогда Наташка мне сказала: бежи, мол, в участок. Я и побег… — Слава тебе, Господи, — выдохнул Петухов. — Неужто свершилось? — Он какое-то время смотрел на Ефимку, как смотрят на лучшего друга, который спас вас от дикого зверя или вражьей пули. Еще так иногда смотрят, когда прощаются навсегда на перроне вокзала с любимым человеком. Благодарность провидению, что дознание с дворником закончилось, было у Петухова неисчерпаемым и безграничным. Не будь сидящего в уголке Воловцова, он, наверное, исполнил бы сейчас «Застольную арию» из «Травиаты» Джузеппе Верди: Высоко поднимем все кубок веселия, и жадно прильнем мы устами. Как дорог душе светлый миг наслаждения. За дворника выпьем его [1] … — Слава богу, — повторил околоточный надзиратель, искоса глянув на московского гостя, притулившегося в уголке. Теперь Петухов чувствовал себя старшим и владеющим ситуацией, а московский следователь по наиважнейшим делам был так, вроде консультанта или даже помощника. А впрочем, Иван Федорович Воловцов и не претендовал на лидерство… — Все остальное мы спросим у Еременко… — А позвольте, Ефим Афанасьевич, я задам вам еще пару вопросов? — неожиданно сказал Иван Федорович. — Как долго вы служите дворником? — Четвертый месяц пошел, — улыбнулся Ефимка столь добродушно, что некоторое предубеждение к нему, невесть откуда появившееся во время дознания, улетучилось без остатка. — А кто до вас был дворником? — задал еще один вопрос Воловцов. — Степан был. — А куда дворник Степан подевался? — Запил и пропал, — с явной печалью в голосе ответил Ефимка. — А подробнее можно? — попросил Воловцов. — Ну, полгода назад у Степана жена померла, и он того, запил с горя. Хозяйка наша его жалела, со службы не прогоняла, думала, попьет с горя и перестанет… — А он не переставал? — серьезно спросил Иван Федорович. — Нет, не переставал, — согласно кивнул Ефимка. — А потом? — А потом пропал. Сказывали, его видели садящимся на пароход. А может, и обознались… — Что ж, Ефим Афанасьевич, — поднялся со своего места Воловцов. — Было весьма приятно с вами познакомиться. Более мы вас не задерживаем. Вы, признаться, нам очень помогли… Верно, господин Петухов? — О, да-а, — протянул околоточный надзиратель и закатил глаза к небу… Когда Ефимка вышел, в дверной проем просунулась голова городового Еременко и, открыв рот, сказала: — Господин доктор явились… — Как, уже?! — с большой долей иронии спросил Воловцов и глянул на околоточного надзирателя. — Ну, так скажите ему, что пусть занимается всем, чем положено в подобных случаях, а когда закончит, идет сюда, на кухню. А ты нам зови пока эту жиличку, Наталью Квасникову. — Слушаюсь… Наталья Квасникова — девица лет двадцати четырех, что уже вполне позволяло причислить ее к разряду старых дев, снимала у Кокошиной комнатку во флигеле. Бледная, худая и, верно, непростого характера, как и все старые девы, она прошла к столу, за которым восседал околоточный надзиратель, и, не дожидаясь предложения, села. — Имя-отчество-фамилия, — строго произнес Петухов. — Чье, мое? — спросила Наталья и сморгнула. Внутри у околоточного от этого вопроса все заныло; захотелось забросить карандаш в угол, порвать протокольную бумагу в клочья, плюнуть на всю эту мороку, растереть плевок сапогом, отправиться в штофную лавку или в один из ста десяти питейных домов, что имелись в городе, и засесть там да самого скончания дня. А потом прийти домой и, не раздеваясь, завалиться на холостяцкую кушетку, послав к чертям собачьим и все эти дознания, и полицейскую службу, а вместе с ней и весь свой околоточный участок… Воловцов хорошо понимал его состояние и даже, в какой-то степени, сочувствовал Петухову. Он и сам не раз сталкивался с подобными допрашиваемыми, которые то ли слишком робели во время допроса и оттого не понимали поначалу вопросов следователя, то ли от природы были непроходимо тупы. Поэтому он поднялся со своего стула, подошел к Петухову и предложил: — Позвольте, я допрошу гражданку Квасникову, а вы просто запишете ее показания в протокол. Идет? — Да ради бога, — похоже, даже обрадовался околоточный надзиратель. Теперь он уже не хотел быть никаким главным, ибо ведомым являться и проще, и спокойнее… Воловцов сел на место Пастухова, посмотрел на Квасникову и произнес: — У меня Наталья… как вас по батюшке? — Григорьевна, — ответила девица и сморгнула. — У меня к вам, уважаемая Наталья Григорьевна, будет всего несколько вопросов, а потом мы вас отпустим, и вы сможете заняться своими обычными делами, — благожелательно и спокойно начал Воловцов. — Кстати, а чем вы занимаетесь? — Поденщица я. У кого полы помою, у кого постираю, у кого в доме приберусь. — Что ж, работа у вас для людей важная и нужная, — констатировал Воловцов. — Значит, встаете вы рано? |