Онлайн книга «Бандитская губерния»
|
У хозяйки, когда дядька тащил ее из передней, задралась юбка. Я наклонился поправить ее и увидел, что она дышит. Я обрадовался и сказал об этом дядьке. Но он радоваться не стал. А потом она открыла глаза, и тогда дядька взял керосиновую лампу и стал выливать из нее керосин прямо на лицо хозяйке. Сделать она ничего не могла, даже говорить не могла, только прикрыла глаза рукою. Тут дядька сделал ужасное. Он зажег спичку и бросил ее на хозяйку. Она сразу загорелась. Я хотел закричать, но не смог. Так и стоял над хозяйкой, покуда дядька не положил все в шкатулку, взял ее под мышку, а меня потащил вон из комнаты. «Запомни, теперь мы соучастники убийства и ограбления, — повторил он. — Скажешь кому, и тебе крышка…» Потом он закрыл дверь в покои хозяйки. У него получилось как-то, что крючок сам упал в петлю и запер дверь изнутри. «Видишь, — сказал дядька, — дверь комнаты заперта изнутри. Теперь все подумают, что с твоей хозяйкой произошел несчастный случай или что она сама наложила на себя руки…» Он захлопнул входную дверь, и мы тихонько спустились в коридор. Тут дядька попрощался со мной и предупредил, чтобы раньше чем через две недели я за своей долей не приходил. Я сказал, что мне ничего не надо, но он лишь посмеялся. И ушел… — Ефимка поднял глаза на Ивана Федоровича. — Это все. Я честно хотел сознаться… Но я не хочу на каторгу… Какое-то время оба следователя молчали. — Вы меня щас заарестуете? — спросил Ефимка дрожащим голосом. — Мы вынуждены это сделать, — не сразу ответил Песков. — А потом что, меня на каторгу поведут? — На дворнике уже не было лица. — Сначала будет суд, — объяснил Песков. — Возможно, из соучастника преступления вы будете переквалифицированы в свидетели. Или присяжные заседатели признают вас невиновным, и тогда каторга вам не грозит, — добавил он. — В любом случае вы должны честно отвечать на все вопросы и быть предельно искренним… — Ну, прямо как сейчас перед нами, — не удержался вставить словечко Иван Федорович, причем не без иронии. Ефимка искоса взглянул на него, и Воловцов, все время наблюдавший за дворником, успел поймать его взгляд. К своему изумлению, он прочел в этом взгляде неприкрытую лютую ненависть. «Ну, вот ты и раскрылся», — не то обрадовался, не то опечалился Иван Федорович. Не хотелось думать, что этот парень к своим девятнадцати годам уже законченный негодяй… Полицейские, что обыскивали дворницкую комнатку, увезли Ефимку в околоточный участок, где имелись арестантские камеры и где вот уже несколько дней сидел Иван Калмыков. А два следователя вышли из полутемного закута на воздух и решили обменяться мнениями. Песков, не видевший последнего взгляда Ефимки, был склонен к тому, чтобы считать его жертвой обстоятельств, недалекого ума и пагубного влияния дяди, обманным путем вовлекшего дворника в соучастие в ужасном преступлении. Иван Федорович, напротив, видел в Ефимке заводчика всего этого гнусного преступления, вовлекшего в него своего двоюродного или троюродного дядю (Иван Федорович так и не смог точно в этом разобраться). Они даже малость поспорили, кто главный в деле убиения Кокошиной и похищении денег, часов и процентных бумаг. — Ну, ты же видел и слышал, Виталий Викторович, что дворник ни разу не назвал Кокошину ни по имени-отчеству, ни по фамилии, — заметил титулярному советнику Воловцов. — Все «хозяйка» да «хозяйка». Именно убийцам сложно бывает называть свои жертвы по имени. А так — вроде просто безликий человек, не вызывающий никакого сожаления и участия… — Да это нормальное обращение подчиненного к глубоко почитаемому начальнику, — вполне резонно парировал Песков. — А его поведение в церкви при отпевании Кокошиной? — привел новый аргумент Иван Федорович. — Он ведь даже не подошел проститься со своей, так сказать, глубоко почитаемой «хозяйкой»! — Ну, это, Иван Федорович, далеко еще не доказательство, что Ефимка — ее убийца, — возразил Песков и на вторую реплику Воловцова. Одним словом, теперь многое зависело от того, как поведет себя на допросе отставной солдат Иван Ерофеич Калмыков… — Что? Что-о-о?! — мгновенно взбесился Калмыков. — Он сказал, что я заводчик всего дела? — Именно так и сказал, — кивнул Песков. — Не может быть! — Отставной солдат был напрочь выбит из колеи и совершенно растерян. — Может, — быстро вставил словечко Иван Федорович, снова напросившийся присутствовать на допросе. — Я вам не верю. — Иван Калмыков затравленно глянул сначала на Пескова, а затем перевел взгляд на Воловцова. — Это все ваши следовательские приемы, мать вашу растак! — Вовсе нет, — ответил Песков, ничуть не смутившись последней фразой арестованного. — А чем докажете? — Я могу показать вам письменные показания Ефима Афанасьевича, — спокойно сказал Виталий Викторович. — Читать-то умеете? — Не хуже вашего, — огрызнулся Калмыков. Принесли протокол допроса, подписанный Ефимкой, показали отставному солдату, не давая ему в руки. Тот подслеповато прищурился и начал читать, шевеля губами и, похоже, по слогам. С грамотностью он был явно не в ладах. Как же он тогда мог разобраться в процентных бумагах, коли едва различал написанное крупным почерком судебного следователя Пескова? — Убедились? — спросил отставного солдата Песков, убирая протокол допроса Ефимки, когда Калмыков прочитал более половины. — Так кто из нас тут врет: вы или мы? — Он, — указал пальцем на карман, в который следователь спрятал протокол, Калмыков. — Он — это кто? — задал уточняющий вопрос Иван Федорович. — Ефимка… — снова затравленно посмотрел на Воловцова отставной солдат. — Он врет! Он все придумал, я даже и представить себе не мог, что все так обернется… — Тогда вы расскажите нам, как было, — спокойно и наставительно произнес Песков. — Честно и без утайки. Теперь, сами понимаете, отпираться — только срок себе этим накручивать… — Я расскажу, все расскажу… — Калмыкова даже бросило в дрожь от нетерпения. — Все, как было… — Слушаем вас. Только по порядку и с самого начала… — Он, Ефимка то есть, как-то пришел ко мне в гости, — начал Калмыков, поглядывая то на Пескова, то на Воловцова. — Было это две недели назад. Он принес водки и закуски, и я удивился, с чего это вдруг, ведь в те разы, когда он приходил ко мне — а приходил он редко, в год раза два-три, не больше, — он ничего с собой не приносил. А он мне заявляет: «Разговор есть». Мне бы, дураку, сразу насторожиться: этот парень никогда просто так ничего не делал, а тут, ни с того ни с сего, глядь — и на угощение расщедрился. Но мы всегда только задним умом крепки. Ну, выпили мы, закусили. Честь по чести. Тут он и говорит: «Мне, дескать, помощь твоя требуется в одном деле». «В каком?» — спрашиваю я. |