Онлайн книга «Смерть Хаоса»
|
– Он не кусается? – Никогда. Точнее сказать, куснул разок одного малого, куснул и лягнул, но тот бил его кнутом. И это было до того, как он попал ко мне. – Терпеть не могу кнуты. – Она поежилась, ссыпая зерно в кормушку. – Конюх! Где конюх? – донеслось снаружи. Дария поспешила во двор. Вычистив Гэрлока и припомнив уроки, преподанные Джастином в Хаулетте, я проверил сеновал. Там было сухо и почти чисто. – Чего ты там забыл? – спросила вернувшаяся Дария, когда я спрыгнул на землю. – Взглянул, как там, на сеновале. – Ты здесь уже бывал? – Здесь нет, но в похожих местах бывать доводилось. – Там лучше, чем в гостинице. – А ты там спишь? Глаза девушки сузились. – Я не шлюха! – Что ты, ничего такого мне и в голову не приходило. – Нет, я ночую дома, на окраине. Моя матушка стряпает на Истрала, так что имей в виду: похлебка у нас лучше, чем отбивные. С этими словами она покинула конюшню. Исходя из того, что люди едва ли украдут то, чего не увидят, я прикрыл посох и сумы световым щитом, после чего по заляпанным грязью доскам направился к входу в гостиницу, сбил грязь с сапог у гладко оструганной, но не покрытой лаком сосновой двери и взялся за сапожную щетку, которой, похоже, тут никто не пользовался. За дверью меня встретил коренастый мужчина с короткой седой бородкой. Заляпанный кожаный фартук выдавал в нем содержателя постоялого двора. – Ты будешь здешний хозяин? – Он самый, к твоим услугам. А ты, паренек, часом не работу ищешь? – Нет. Мне нужны еда и место для ночлега. На физиономии трактирщика расцвела улыбка. – Постель полсеребреника. Кухня у нас простая, но сытная. Мясная похлебка – четыре медяка, отбивные по пять. – Как насчет конюшни? – Три медяка с гривы. Я улыбнулся. – А если я тоже переночую в стойле? – Коли тебе охота ночевать с лошадьми, так и с тебя возьму как с лошади. Тоже три медяка. – Моему пони бывает одиноко, – сказал я, вручая ему деньги. Трактирщик, все еще улыбаясь, принял их и, предоставив мне возможность проследовать внутрь, поспешил к солдатам в серых, с малиновой окантовкой, мундирах. Общая зала «Полной Чаши» была невелика, примерно двадцать на двадцать локтей, и спертый воздух пропах салом, дымом, а также конским и овечьим навозом, заносившимся с улицы на грязных сапогах. Приметив у стены маленький столик, откуда было удобно наблюдать за помещением, я примостился там. Стол пошатывался, отделанная сосновым шпоном столешница с годами пропиталась жиром, а на стуле треснула задняя скоба. – Пиво или морс? – спросила подавальщица, пытаясь мокрой рукой убрать с серой рубахи сальное пятно. – Морс и похлебку. Сколько за все? – Два – за морс, четыре – за похлебку. В придачу получишь полкаравая. – Заплачу, когда принесешь морс, – промолвил я, достав серебреник, но не выпуская его из рук. – Ладно. Она ушла на кухню, а я принялся оглядываться, заодно прислушиваясь к обрывкам разговоров. – …пироги с говядиной… лучше, чем с дичью… – …Берфир ни за что не удержит Хидлен… всего лишь пастух из Асулы, с длинным мечом… – …отбивная должна быть отбивной, так я говорю… тьфу на твой очаг… – …мордашка смазливая… только сиськи едва прикрыты… трясет ими перед всеми, а они, дурачье, принимают ее за леди… Последняя фраза едва не заставил меня покраснеть. Охота же мне слушать всякий вздор! – Паренек, твой морс. Кружка со стуком опустилась на жирную столешницу, и мой серебреник перекочевал к подавальщице. Она отсчитала мне четыре медяка. – Скоро будет и похлебка. В следующий заход принесу. В трех столиках от меня расположились двое солдат. Я собрался было прислушаться к их разговору, но тут вернулась служанка. – Твоя похлебка и хлеб, приятель, – заявила она, почесывая живот. Выдавив улыбку, я вручил ей медяк, и ее физиономия расплылась от удовольствия. Дария не обманула: похлебка оказалась вкусной, да и хлеб вполне приемлемым. А вот морс из клюквицы был так сильно разбавлен водой, что мне пришлось его гармонизировать. Вкусу это не прибавило, но сделало питье безопасным для желудка. Я навострил уши и потянулся чувствами к солдатам. – …держись подальше от отбивных… толкуют, будто из собачатины… – …лучше, чем козлятина, которую трескают эти кифриенцы… – …говорят, Берфиров чародей вроде тех великих колдунов, которые в старину… – …Коларис не смог пробить дорогу из Храма… все еще претендует на долину… – …перебраться через Охайд… с боем… Нахмурившись, я отправил в рот ложку похлебки. Люди болтали, просто мололи языками, и извлечь из их трепотни ценную информацию не представлялось возможным. Оставалось лишь подналечь на еду. – …Стенафта… вроде как ее дочка… Ручаюсь, шарит под этим тряпьем… на конюшне… «Не о Дарие ли речь? – подумалось мне. – Может, она и есть дочка Стенафты?» Отхлебнув клюквицы, я вновь попытался прислушаться к разговору солдат, но они только жевали. – Это не отбивные! Жареные подметки, а не баранина! – неожиданно взревел здоровенный детина в грязно-голубой рубахе и запустил в служанку тарелкой, забрызгав все подливкой. Женщина боязливо съежилась. Тут же в зале появился Истрал. – Эй, хозяин! – крикнул ему скандалист. – Если я заказываю отбивные, то изволь подать мне отбивные, а не резаные подметки. Недовольный посетитель был выше Истрала на добрых полголовы. – Ты получил лучшее, что у нас есть, – невозмутимо отозвался трактирщик. – Деньги берете за отбивные, а подсовываете какую-то дрянь! Это грабеж! Верзила шагнул вперед и обеими руками схватил трактирщика за горло. В следующий миг руки его разжались, рот широко открылся. Издав булькающий звук, здоровяк осел на пол: его голубая рубаха окрасилась кровью. Истрал наклонился и вытер об эту рубаху нож. – Это ты, дуреха, виновата, – бросил он съежившейся служанке. – Прибери все. И утащи отсюда эту падаль! Солдаты не проронили ни слова: тот, что постарше, поднял кружку и покачал головой, а молодой продолжал жевать хлеб. Истрал вышел на крыльцо, и гомон в помещении, несмотря на то, что подавальщица еще не успела выволочь труп, тут же возобновился. |