Онлайн книга «Возвращение из Трапезунда»
Гавен вернулся в комнату и сказал: — Как я хочу спать! — Революция — это бессонница, — сказала Нина Островская. Потом подумала немного и добавила: — Но я продолжаю настаивать на освобождении Мученика. — Я учел ваше мнение, товарищ Островская, — официально сказал Гавен и улегся, не снимая сапог, на продавленный кожаный диван. — А теперь можно поспать. Хотя бы час. Островская вышла, хлопнув дверью. * * * Странное, тягучее, почти праздничное напряжение все более овладевало Андреем по мере того, как приближалась ночь. И это происходило не только с ним, но и с прочими обитателями большой камеры. Никто не спал. Многие стояли или пытались ходить, вызывая раздражение и ругань тех, кто оставался сидеть на полу. Люди не разговаривали, а перебрасывались отдельными фразами как будто для того только, чтобы не упустить тот момент, когда начнет отворяться дверь. «Я провел с этими людьми почти целый день, — думал Андрей, — но за исключением Елисея и Оспенского я никого не заметил, и если когда-нибудь судьба, уберегши меня, столкнет с одним из соседей по камере, я же его не узнаю!» — Почему все страшное происходит ночью? — сказал Андрей. — И чудеса, и смерть. — Люди даже умирают под утро, — сказал Оспенский, — это медицинский факт. — У нас все объясняется просто, — объяснил Елисей Евсеевич. — Днем матросы и прочие власти заняты на митингах и грабежах, вечером они пропивают награбленное, а ночью занимаются делами. Елисей Евсеевич будто сам себя уговаривал, потому что и он оробел перед лицом безжалостной ночи. Дверь раскрылась часов в одиннадцать — сначала все услышали, как по коридору идут люди, и ждали — у этой камеры они остановятся или пройдут дальше. Остановились. Щелкнула заслонка, потом со скрипом, будто что-то железное упало на пол, открылся замок, и дверь поехала внутрь. Надзиратель с фонарем крикнул, светя на лист бумаги: — Ладушкин! По камере пронесся облегченный вздох и потом прервался. Все слушали, как с нар сползал и, прихрамывая, шел к двери черный сутулый силуэт — память о человеке, который мелькнул в жизни и никто не разглядел его лица. — А что? — спросил этот человек у надзирателя в двери. — Куда меня? — Домой вас, — сказал надзиратель. — Я так понимаю, что домой пойдете. Хлопотали за вас. — Вот видишь, — сказал Елисей Евсеевич, — значит, и меня вот-вот позовут. Попрощаемся… и, вернее всего, навсегда! Андрей испытывал неприязнь к Мученику — к этому самодовольному торгашу, который и на самом деле выйдет отсюда и будет на радостях пить сухое вино и заедать цыпленком. «А я в эту самую минуту… в ту минуту, когда он будет худыми жадными пальцами разрывать цыпленка, буду стоять у стены и ждать, когда некто безликий крикнет: «Пли!» — Андрюша, Андрюша, — сказал Елисей Евсеевич тихо, — а ваша жена совсем молоденькая, это так? Андрей не стал отвечать — в горле был комок, так хотелось заплакать. — У меня есть один план, — сказал Елисей. — Только ты, Оспенский, отвернись, мы будем шептаться. — Идите вы к чертовой матери, — буркнул Оспенский, он лежал и глядел в черноту невидимого потолка. — Вы понимаете, что шансов у вас почти нету? — Шансы всегда есть, — буркнул Оспенский. — Разве можно им доверять? — удивился Елисей Евсеевич. — Если так рассуждать, то мы можем просто лишиться такого человека. Андрею хотелось надеяться, и он боялся надеяться на то, что в голове Елисея Евсеевича родился какой-то спасительный план. Вся неприязнь Андрея к нему мгновенно испарилась. — Интересно, а как вы его спасете? — спросил Оспенский. — А как бы вы спасли? — Я бы молился, — сказал Оспенский. — А я думал, — сказал Елисей. Он наклонился ниже, и Андрей тоже наклонил голову. — Как все гениальное, мой выход прост. Сейчас придут за мной — они освобождают тюрьму от лишних ртов. Они придут за мной, и вы, Андрюша, отзоветесь на мое имя. — Почему? — Потому что они выкинут вас на улицу. Кому нужен торговый агент Елисей Мученик? — А если они постановили сегодня шлепать торговых агентов? — спросил Оспенский. — Не говорите глупостей! Торговых агентов сажают в тюрьмы и даже бьют, но их никогда не расстреливают. Андрей молчал. Спасение, забрезжившее рядом, было слишком невероятным. — А какой вам в этом смысл? — спросил Оспенский. — Прямой, — сказал Елисей Евсеевич. — Я помогаю молодому человеку и доставляю радость его семье. — Ага, вы еще намерены и сами остаться в живых! — Неужели я похож на самоубийцу? — Но когда вас выведут на расстрел под именем Берестова, как вы намерены выкрутиться? — А вот вы посмотрите! Я подниму такой крик, что из-за российской расхлябанности матросы собираются под видом офицера расстреливать бедных евреев. Вы взгляните на мой профиль — неужели кто-нибудь может принять меня за офицера? Поверьте моему слову: матросню легче всего брать за горло. Это — на случай, если Берестова вызовут первым. — А если первым вызовут Мученика? — спросил Оспенский. — Тогда Андрюша уйдет, а я останусь ждать, пока всех уведут. А потом спрошу: «Господин офицер, а почему меня не вызывали?» — Нет, — сказал Андрей, — это для вас опасно. — Вы думаете, что я не хочу жить? Какая наивность! Я вам должен сказать, что во мне заложена такая жажда жизни, что вам и не снилось. Меня можно топить, как кутенка в сортире, а я все равно выплыву. Но пожалуйста, молодой человек, не думайте, что я все это делаю совершенно бескорыстно и только из-за ваших прекрасных глаз. Ничего подобного: будьте готовы, что в решающий момент жизни к вам в дверь постучится некто в черном и потребует долг. Вы этого не боитесь? — Нет, что вы! — Тогда по рукам! — Вы все сошли с ума, — сказал Оспенский, глядя, как Андрей пожимает руку Елисею Евсеевичу. — Перед лицом вечности не дело заниматься глупыми шутками. — Запомните, — сказал Елисей Евсеевич, — вы теперь Мученик, Елисей Евсеевич. — Елисей Евсеевич Мученик, — послушно повторил Андрей. — Вы живете на Нижней Николаевской в доме вдовы Петерсон. Запомнили? У них есть паспорт, к счастью, без фотографии, и когда будете уходить, обязательно его возьмите. Когда я освобожусь, я сразу отыщу вас, и мы поменяемся документами. — Сумасшедший дом, — сказал Оспенский. Он сидел на нарах разувшись и постукивал пятками по грязному полу. — Я думаю, этого достаточно, — удовлетворенно сказал Елисей Евсеевич. — Теперь будем ждать. — Чего? — спросил Андрей. |