Книга Ледяное озеро, страница 76 – Элизабет Эдмондсон

— Что?

— Перестаньте задавать много вопросов. Не надо ворошить прошлое.

— Доктор Джонстон, мне было девять лет, когда не стало моих родителей и сестры. Сейчас мне двадцать четыре. Миновал долгий срок, и боль не такал сильная, как раньше. Но я хочу выяснить правду! То, что случилось тогда, продолжало и продолжает влиять на меня, Эдвина, Утрату.

Это был замаскированный способ напомнить ему, как нелегко, когда тебя воспитывает бабушка, а не собственные мать и отец.

Старик промолчал.

— То был самый ужасный год в моей жизни, и началась цепь несчастий с неожиданной болезни Изабел. Это недостающий фрагмент в картинке-загадке, и я бы хотела знать, в чем состояла ее болезнь. Это могло быть что-то представлявшее прямую угрозу для жизни или означать, что она не доживет до старости. Я подумывала о туберкулезе.

— О туберкулезе? — Доктор Джонстон опешил. — Вряд ли Изабел являлась девочкой чахоточного типа. Все, конечно, возможно, но я бы удивился.

— Вы ее осматривали? Вас к ней не вызывали?

— Ваша мама, прелестная миссис Невилл, имела твердые взгляды на врачебную профессию. Мне известно наверняка, что ее недоверие и нелюбовь к докторам коренились в религиозных принципах. Нет, меня не вызывали осматривать Изабел. И если это было воспаление желез, что считается наиболее подтачивающим силы заболеванием, хотя и не смертельным, я бы все равно ничего не мог поделать, кроме как прописать отдых и укрепляющие средства. Единственный лекарь здесь — время. А если ее мать предпочла за нее молиться, кто возьмет на себя смелость утверждать, что молитва не исцеляет?

— Однажды утром мы проснулись и узнали, что Изабел заперли в другом крыле, а нам строго запретили к ней приближаться.

— Это наводит на мысль об инфекции. Скарлатина? Нет, она переболела скарлатиной в детстве. К счастью, в легкой форме.

— Через две недели, в январе, она уехала обратно в школу. Если бы это действительно было что-то инфекционное, ее бы туда не отпустили, а нас с Эдвином не отправили бы после каникул в местную школу. Нас бы держали в карантине.

— Верно. Вы правы. Поскольку со мной никто не консультировался, я никогда об этом и не думал.

— А во время пасхальных каникул ее увезли за границу. На поправку, как объяснила нам няня.

— Ваша няня должна бы знать, в чем дело.

— Доктор Джонстон, вам хорошо известно, что няня уволилась от нас много лет назад.

— В самом деле? Что ж, тогда, похоже, некому вам помочь. Ваша бабушка леди Ричардсон в курсе дела. Спросите у нее.

Старался ли доктор Джонстон специально казаться бестолковым? Упрямым? Язвительным?

— Я могла бы, но ответа не получила бы.

— Леди Ричардсон знает все, что происходило в «Уинкрэге» на протяжении последних пятидесяти лет. Абсолютно все.

— Но не скажет.

— Ах, дорогая Аликс, это ее привилегия. У всех нас есть свои секреты. А среди них такие, которые гораздо лучше держать при себе. Спящие собаки, как я уже сказал. Иногда даже у самой мирной из них при пробуждении возникает мертвая хватка.

Майкл уже жалел, что пришел. Здесь собрались люди не его круга; ему было жарко, некомфортно и — за исключением тех моментов, когда он мог танцевать или беседовать с Сеси, — попросту скучно. Его белый галстук был слишком туг, и воротничок натирал шею.

Фредди веселился вовсю, не пропуская ни одного танца, флиртуя с красивыми девушками и даже с Джейн Ричардсон, которая, вероятно, на добрый десяток лет старше его и замужем. Майкл не уделял много времени размышлениям о вопросах морали: его голова была слишком забита аэропланами, однако он держался прямого и четкого представления, что люди, состоящие в браке, должны там и оставаться и замужние женщины — табу, даже для флирта.

Фредди будет находиться тут до конца: впереди ожидался рил, шотландский хороводный танец, а он обожал танцевать рил.

Нельзя ли открыть окно? Похоже, помещение герметически закупорено тяжелыми шторами из парчи и бархата, каждой из которых с лихвой хватило бы занавесить окна в доме его квартирной хозяйки, заслонив все стекло.

— Жарко? — спросила появившаяся Урсула.

— Очень, — ответил Майкл.

— Вы сникли. Идемте со мной. Здесь есть одно прохладное местечко.

Прохладным местечком оказались верхние ступеньки лестницы, ведущей в погреб. Майкл подумал, что знает места и поприятнее, поскольку смрадный холодный воздух, которым несло из глубины, начал овевать его не на шутку.

— Боже, что там хранится?

— Грибы в основном. Это не винный погреб — тот на другом конце дома, это подвал контрабандистов, где раньше прятали от таможенников контрабандное вино и бренди.

— Контрабандистов? Но тут поблизости нет моря.

— Оно ближе, чем вы думаете, и, наверное, контрабандистам имело смысл привозить свой груз сюда, раз они много лет именно так и делали. В восемнадцатом столетии.

— «Пять да двадцать пони, полуночный мрак…», — продекламировал Майкл всплывшую в памяти строку из давнего школьного стихотворения.

— «Курево для писаря, для попа коньяк» [44] , — подхватила Урсула. — Ну что, остыли немного?

— Я заработаю пневмонию, если тут останусь.

— Вы когда-нибудь болели пневмонией?

— Да, в детстве.

— Это было страшно? У вас было клокочущее дыхание и бредовые галлюцинации?

— Я плохо помню, слава Богу. Это было, когда я приезжал на рождественские праздники. Я гулял поздно вечером и схватил сильную простуду. То же самое может случиться и сейчас, поэтому лучше вернуться в зал.

— Когда это случилось?

— В двадцатом году.

— Когда озеро замерзало в прошлый раз?

— Да. Я катался на коньках при лунном свете. — Он заговорил тише, в сознании возникла отчетливая картина, как он скользит по льду, подпрыгивая и выписывая петли, стараясь увернуться от странных синих теней, порождаемых полной луной. На нем твидовые спортивные штаны и широкая куртка с поясом. Куртка тесновата — то был год, когда он начал интенсивно расти.

— О чем вы задумались? — спросила Урсула.

— Что? О, извините, как неучтиво с моей стороны… Я вдруг вспомнил, как катался тогда по льду озера. Не странно ли, что подобные воспоминания вспыхивают в мозгу человека, будто яркий фонарь? Так отчетливо оно ни разу не вспоминалось за все эти годы. Даже одежда, что была на мне тогда…

— Я вообще думаю, что вы ходячая масса мыслей, вытесненных в подсознание, — участливо сказала Урсула. — Как и большинство людей. Вероятно, у вас имеется комплекс насчет катания на коньках. Вы не чувствуете головокружение или потерю ориентации, когда катаетесь?