Онлайн книга «На первом дыхании»
|
На экране показывают Север — показывают тонконогих бегущих оленей. Звучит еле слышно музыка Чайковского. Тонкострунов сидит и ждет приговора — он все сказал. Он никогда не обманывал и не обманывает сейчас. Когда с оленями на экране покончили и пошли бескрайние снежные просторы, решается сказать Валя. Она говорит: — Кажется… я тоже полюбила. Оба долго молчат. Все силы ушли на сказанное. Оба опустошены и потрясены. Весь следующий день у себя на работе Валя Тонкострунова задумчива и как бы больна — она бродит по цеху, потом мастерит (как всегда, из отходов производства) игрушку для сына. Она рассеянна: она мастерит зайца и приделывает к нему голову оленя. В игрушке появляется что-то языческое. Валя — инженер, и кто-то из ее товарищей, из молодых инженеров, спрашивает шутя, с какой это стати у зайца такие пышные рога. «Рога?» Вале Тонкоструновой послышался намек, она вспылила, и молодой инженер полдня извинялся, не понимая, чем это он так ее обидел. Тонкострунов тоже весь день на работе рассеян. И вял. И не способен сопротивляться в разговоре. Когда старушка Зуева, их уборщица, просит в очередной раз продать ей икону (он как-то сам похвастал, что купил задешево), Тонкострунов машинально кивает — он согласен. Пусть бабка молится! Бабка уже десять лет вытирает пыль с их настольных ламп!.. Они едут прямо с работы, и Тонкострунов старушке икону отдает. Он ей дарит. Механически и ни о чем не думая. Он отдает ее, как отдают ненужный билет в кино. Он даже не вспомнил, что обещал подарить ее Светику. Он ничего не помнит. Он ничего не делает. Он ходит как потерянный. И ждет четверга. * * * Светик тоже ждет четверга. — Я иду к моему чудесному дурачку в гости, — говорит она Игорю Петровичу. — А ты тоже сговоришься с ней на четверг — ты хорошо слышишь? — Слышу. — Повези ее за город. Свежий воздух. Вечерняя прохлада. Перелески — и алый закат. Игорь Петрович мрачен. — Светик, я не хочу, я не буду переходить грань. — Боже, как пышно. Почему ты не сказал — запретную черту и не поскрежетал зубами? — Но я действительно не хочу. — Твое дело. Я не настаиваю… Погуляйте, полюбуйтесь березняком — березняк очень хорош на закате. Мне важно, чтобы в четверг Вали не было дома. В четверг вечером. — Циник ты. — Я ужасный циник. Я баба. Ты не знал?.. Кстати сказать, мебель и вещи наши Тонкоструновы все еще почему-то не делят. Не дозрели. Они сейчас в состоянии: забирай все, мне ничего не надо… Но поверь, Игорь, скоро они протрут глазки. Они протрут глазки и начнут двигать вещи по разным комнатам. «Шкаф, моя радость, я возьму себе, не хочешь ли взамен кушетку и магнитофон?» * * * Тонкострунов и Светик встречаются возле его работы. Они садятся в такси. Таксист поглядывает на них в зеркальце. — Я волнуюсь, — говорит Тонкострунов. Светик потупила глаза. Она смущена. — Милый… — Очень волнуюсь. — Милый. Женщина всегда волнуется больше. — Ты права. Прости. Они пересекают проспект. Тонкострунов говорит с горечью: — Валя никогда не привела бы в дом мужчину. — Где она сейчас, милый? — Не знаю. Она уехала на весь вечер — мы теперь не спрашиваем друг у друга. * * * В первые же минуты (Светик осматривает жилье: «Как хорошо у тебя, милый!») она не упускает возможности спросить: — А где же Божья Матерь, которую ты никак не решался мне подарить? — Что? — Икона где, милый? — Ах, ч-черт, — хватается за голову Тонкострунов. — Совсем забыл, о боже мой, — я же ее продал, Светлана! — Кому? — В первый раз она не прибавляет слова «милый». — Одной сослуживице. — Фамилия? — Что?.. Уборщица наша. Зуева… Каждый день ко мне приставала. У нее дома все время пропадают иконы. Ворует кто-то… А бабка молится день и ночь… Светик к ударам привычна. — Ты, конечно, знаешь, где она живет? — Разумеется, могу узнать. Вздорная бабка… Но она вряд ли вернет. — Одна живет? — Не знаю… Я дубина, я склеротик. И как я мог забыть твою просьбу! Он искренне огорчен. Пять минут кряду он поносит себя последними словами — наконец, спохватившись, он замечает, что и Светик грустна. — А что с тобой? — Ничего. — Светлана, я же вижу. И тогда она объясняет: — Мне так не хочется, милый, говорить тебе эти слова — я завтра уезжаю. В командировку. В Читу. На месяц. Тонкострунов сражен — как, на целый месяц?! И уже сегодня нужно собираться в дорогу?.. Значит, она уйдет — а он так ждал этого вечера, значит, она уйдет и даже не посидит с ним вместе? Светик отвечает с грустью в голосе — она посидит с ним, но засиживаться не будет. Она ведь и пришла к нему сегодня на час-другой. Нет-нет, вина она не хочет. Ну хорошо, она пригубит. И не надо ничего лишнего, милый. Как-никак она впервые пришла к нему в гости, и он должен ее понять: он должен считаться с ее скромностью. А как только Светик вернется из командировки, они сразу же встретятся. Они встретятся у него или у нее дома, она это обещает. Встреча будет долгой, до самой ночи. Хорошо, милый, до самого утра. Я же тебя люблю, милый. Они встретятся. Обязательно. Обязательно. Что бы ни случилось, они встретятся. Даже если мир пойдет прахом и пеплом. Даже если земля перестанет вертеться… Тонкострунов расслаблен. Он целует ей руки: — Приезжай. Приезжай скорее. Буду считать дни… — Я пойду. Мне пора, милый. Не надо меня провожать — я не люблю, когда провожают, милый. — Почему? — Такая примета. Если отыскал родную тебе душу — не провожай ее… На миг ей становится его жаль — ей хочется хотя бы вскользь и намеком сказать ему, чтобы он не ждал и что в эту минуту они уже прощаются. Но Светик не говорит ни вскользь и ни намеком. Она решает, что нет смысла. На ее взгляд, мужчины не стоят жалости. Дерьмо. Игорь Петрович и Валя Тонкострунова в эту минуту за городом — они бродят. Вокруг поля и перелески. Вечерняя прохлада. Закат. Игорь Петрович устойчиво грустным голосом говорит Вале, что он уезжает и что всякого океанолога это рано или поздно ждет. (Он решил, что хватит с него, — он обеспечил Светику этот четверг, и конец. Он самостоятельно решил. Он так и доложит нынче Светику — конец.) — Уезжаю, — повторяет Игорь Петрович. Они прогуливаются. Валя Тонкострунова трогает руками стволы берез. Ей грустно. |