Онлайн книга «На первом дыхании»
|
— Я грешник, Светлана, я большой грешник. Мы с тобой сидим. Мы смеемся. Мы счастливы. А ведь она — одна… — Смотри проще, милый. Может быть, она тоже не одна. — Что ты! Она чудесная жена, ей и в голову не приходит все такое. Это я грешник, я большой грешник, Светлана… Светик смеется. Однако она ошибается — Валя Тонкострунова действительно сейчас одна, сидит дома и ждет мужа. * * * Время позднее. Телевизор уже молчит. — Как ты провела вечер? — спрашивает Тонкострунов, когда приходит домой, — он нервничает и спрашивает первым. Ему совестно. Ему неспокойно. Он лжет впервые! — Неплохо, — отвечает Валя Тонкострунова. Она и не думает его подозревать. Она рассказывает о телевизионном спектакле, в котором заняты актеры Театра имени Моссовета, — замечательно играли! — А как ты провел вечер у друга? — Тоже неплохо. Сражались в шахматы. Немножко выпили винца. — Вкусное вино? — Мускат. Среди ночи Тонкострунов встает. Ему тяжело. Он идет на кухню, тихо-тихо шагает там. Потом возвращается — при слабеньком лунном свете лицо жены особенно нежно. У спящих свой укор — укор неведения. «Родная моя… Как она перенесет развод и вообще перенесет ли?» Тонкострунов томится. Он опять тихо-тихо идет на кухню и пьет там холодный чай. В эту субботу и это воскресенье Тонкоструновы как никогда добры и внимательны к сынишке — бабушка его привезла, он с мамой и папой, и вот он купается в их любви. Они целуют его. Они его тискают. Тонкострунов — историк, и с какой-то выставки он приволок сынишке полную коробку маленьких глиняных римских легионеров. Он строит легионеров фалангами. Он объясняет сыну, как водил свои фаланги в прорыв Гай Юлий Цезарь. На пластиковой поверхности стола легионеры удерживают позицию, выставив вперед короткие мечи. «Я уйду, и Валя, конечно же, не отдаст мне сына. Но я буду навещать его как можно чаще. Я буду любить его… Я буду любить его, где бы я ни был», — думает, сглатывая ком, Тонкострунов и вновь тянется поцеловать сына и потискать. Валя тоже сегодня задумчива. Валя взволнована. Валя Тонкострунова — инженер на фабрике елочных украшений, и в эту субботу она принесла сыну роскошные серебристые звезды. * * * — Мой дурачок оказался идиотом, — сообщает Светик. — В каком смысле? — В прямом: икону подарить он отказался. И романа со мной не хочет — он хочет на мне жениться. — Развестись с Валей? — Ну да. Игорь Петрович присвистнул: — И что же теперь? — А ничего, болван. Я тебя предупреждала, что у меня может сорваться, теперь вступай в игру ты. И не увиливать — сегодня же ты с ней познакомишься. — Я познакомился, — вяло сообщает Игорь Петрович. — Умница! — Но… — Что — но? — Мне совестно, Светик. Я вел с ней глупые и такие возвышенные разговоры — о психологии, о йогах, о первой любви… — Продолжай в том же духе. А я буду встречаться с моим дурачком как можно чаще, чтобы Валя была посвободнее… Чтобы он не путался у вас с Валей под ногами, — ясно? * * * Игорь Петрович плохо спит, нервничает, на третий день он предпринимает попытку освободиться. — Больше не выдерживаю, — говорит он утром, едва проснувшись. — Игра не по мне. А Светик плотно завтракает. — Она милая. Она нежная. И, ей-богу, — мне совестно. А Светик завтракает. — Светик, ты слышишь или нет — я выхожу из игры. У меня ничего не получится. Мы говорим с Валей о чем угодно, но не о постели и не об иконе. — Валя Тонкострунова, по-видимому, порядочная женщина, притом молоденькая, и не будет говорить о постели. — О чем же? — Попробуй поговорить о замужестве. — С ума сошла! Я, видишь ли, женат. Светик смеется: — До штампа в паспорте далеко… И вообще, я не понимаю, почему ты не попробуешь взять быка за рога, — попроси подарить икону или продать. — Невозможно, Светик, — у нас слишком возвышенные разговоры. — А ты попроси внезапно. — Не могу. — Но ты хотя бы ее целуешь, болван? Игорь Петрович молчит. Светик продолжает завтрак. Игорь Петрович курит одну за одной. Еда не лезет в горло — он опять начинает жаловаться: — Мне надоело говорить об итальянских фильмах. Меня уже тошнит от йогов и от тибетской медицины. Мне осточертело говорить о родстве душ… — Мог бы и свое что-то сочинить. — Я сочинил — я сказал, что я океанолог. — И что морские звезды в океане тебе напоминают елочные украшения с ее фабрики? — Да. Разве плохо? — Погоди… а океанолог — это чтобы «уплыть» в долгую командировку и чтобы Валя, не дай бог, не стала искать тебя по всему городу? — Да… — Иди помой посуду. И свари кофе. Игорь Петрович тащится к раковине, собирает вилки и ложки: жизнь начинающего спекулянта нелегка. Светик выкуривает после завтрака сигарету. Ждет кофе. — Светик. Но ведь дело нешуточное — вдруг они разведутся? — Едва ли. А если и разведутся, тоже неплохо — они поделят имущество, икона перейдет либо ему, либо ей. — Ты, Светик, циничная баба. Светик смеется — она же балагурит, это же утреннее балагурство, никак не больше. Светик стоит у зеркала. Она расчесывает волосы. — Не вздыхай и не мучься. И шутки в сторону — сегодня вечером ты придешь к Вале домой. — Я? — Да. В гости. Позвони — и напросись. — А муж? — Подумать только, что сделалось с мужиками, — трус на трусе! Не робей — мужа не будет. Муж вечером поедет за город к сестре. — Зачем? — Он поедет посоветоваться с сестрой — разводиться ему или нет. — Ч-черт! * * * Валя Тонкострунова взволнована — Игорь Петрович звонил ей уже дважды, и вот она его ждет. Он ей жаловался на жизнь, сказал, что он в депрессии и что его одолевает навязчивая идея — он день и ночь думает о своей юношеской (неудавшейся) любви. «Но чем же я могу помочь?» — в отчаянии спросила Валя. «Мне поговорить не с кем». — «Приходите», — прошептала она и бросила трубку. Муж уехал к сестре, вернется поздно ночью, и Вале совестно, что она пригласила Игоря Петровича в отсутствие мужа… Но как отказать, если человеку худо. К тому же Валя не лжет самой себе и лгать не собирается. Игорь Петрович нравится ей: нравится его взволнованность, его неудачливость в жизни, его изысканная жалующаяся речь… Как все это случилось, Валя и сама понять не может. «Приходите», — вырвалось у нее негромко, шепотом, и вот теперь она ждет и не находит себе места. Робеет. |