Книга На первом дыхании, страница 13 – Владимир Маканин

Я был распален. А он молчал. Что касается денег, он уже дал мне сорок рублей. Более того, дал безвозмездно. Так сказать, для Гальки. Но я никак не мог понять выражение его голубых глаз, когда я упоминал о ночлеге. Если нет — то так и скажи.

И он сказал:

— Видишь ли, — выдавил он наконец. — Пойми меня. Я, Олег, кажется, здорово влюбился.

Я присвистнул — в Вику Журавлеву. Вот это номер. Вот это Вика. Мертвая хватка современной женщины. Милый льняной коми был уже проглочен. На полпути к желудку.

— Вика?! Ха! — но я только весело улыбнулся. Дескать, ого! Я, конечно, знал о кой-каких недостатках Вики. Но, в общем, с чужих слов. И не стал ему говорить. Может, для него лучше Вики нет никого на свете. К тому же у меня был опыт. Когда-то я искренне рассказал другу, что думал и знал о его любимой. Он искренне рассказал ей. Она искренне двинула меня половником, когда разливала суп. По черепу. Сверху. Без предупреждения.

— Так, так. — И я посмотрел Игорю Петрову в глаза. — Значит, Вика уже здесь поселилась. Или она приходящая?

— Олег, — сурово было сказано в ответ, — мы с тобой рассоримся.

— Так, так. — И я поджал язык, потому что поджать язык мне только и оставалось. Я в последний раз оглядел милую комнатку, на которую, честно говоря, я так надеялся. И на которую Вика Журавлева уже наложила свою мягкую лапку. Пантера. Меня здесь не было всего неделю. Свято место пусто не бывает.

* * *

Я потащился к Бученкову. Там была Вика, зато здесь была теща. Но ведь человек всегда надеется, и я тоже надеялся. Правда, недолго. Когда теща мне открыла, я сразу понял, что останусь и переночую здесь, только если ее задушу.

— Я не собираюсь у вас ночевать, — заявил я с ходу.

— Неужели?

— Пустите же меня внутрь. Не знаю, как с вашей стороны порога, а с моей очень холодно. Где Андрей?

Бученков как раз появился. Стоял в дверях, натягивал штаны. Вздремнул после работы.

Мы прошли на кухню. И я рассказал ему, что стряслось с Галькой. Лицо Бученкова стало темным — он даже одеревенел. Сидел как неживой. Он очень меня любил.

— Из-за меня, — добавил я. — Наверняка это с ней стряслось из-за меня.

— Понимаю.

— Такие вот дела.

— Может, тебе уехать к Громышеву, — сказал он. — Может, это как перст указующий. Как сигнал.

— Уехать?.. Я уеду, а она больна?

— Когда ты три года назад уехал в степи, она тоже была больна.

Я промолчал. Это была правда. Горькая правда, такая, что лучше б не вспоминать. Но ведь себя до конца не знаешь. Тогда я многого не знал о себе. Сейчас я уже знал больше и куда больше любил ее. Это ведь тоже правда.

— Тогда ее болезнь тебя мало заботила. Тогда тебя вообще мало что заботило.

— Ну а теперь заботит больше, — огрызнулся я.

Мы сменили тему. Мы поговорили о нас, о наших проказах в институте — дела давно минувших дней. Я проказничал, а ему влетало. И все равно он меня любил. Он был из таких. Из тех, кто никак не может найти дополнительного приработка.

— …Не устроился на полставки?

— Нет.

— Почему? Сейчас все это делают.

— Не умею. — И он выдал серию вздохов.

— А деньги собираются? (Они копили на кооператив, чтоб уйти подальше от ласки и от лап тещи.)

— Нет.

— Так тебе и надо.

— И когда мы от нее избавимся!

— Терпи, казак, — сказал я. — Но, если хочешь, давай ее задушим. Мне еще в дверях это в голову пришло.

Помолчали. Однако ночевать было негде, и в голове у меня настойчиво вертелся номер телефона. Обращайся к ним в последнюю очередь, говорила матушка. У них доброта, у нас гордость. И так далее. Но я решил счесть это противопоставление за предрассудок, тем более что люди действительно были добрые.

Я набрал их номер.

— Алло.

Бученков в это время уговаривал тещу усадить меня за стол. То есть ужинать. И клялся ей, что ночевать я не собираюсь.

— Алло. Кто это?

Это были не сами родичи — это был их сытенький сын. Сынуля.

— Слушай, ты, — я с этим холеным балбесом никогда не церемонился, — мать и отец обещали меня прописать, ты это знаешь?

— Слышал.

— Но прописка мне уже не нужна. А еще они обещали, что я буду жить у них. Когда они уедут за кордон.

— Опоздал. У них живу я.

— Они уже уехали?

— Уехали.

Ну, ясно. Ему же тесно в своей однокомнатной квартире. Вдруг придут гости, человек десять? Неужели же ему, бедняжке, тесниться с ними, как в собачьей будке. Как в джонке.

— Но они мне обещали, — накапливал я позиционное преимущество.

— Мало ли что.

— Тогда я буду жить у тебя.

И от неожиданности он не нашел что сказать. Уж если жлоб, скажи, что ты оставил свою квартиру приятелю. Или еще что-нибудь сочини. Но он не сочинил, он просто страдал на том конце провода. Он был и жлоб, и тупица одновременно.

— Если не дашь мне свой ключ, я напишу через посольство отцу и матери. И о том, что ты к ним переселился, тоже упомяну.

— Ладно, — согласился он. — Приезжай.

— Я приеду через час.

— Сегодня?.. Разве тебе негде ночевать?

Он спрашивал. Он интересовался. Он, оказывается, мог рассуждать. Он был на год старше меня, в свои двадцать шесть лет все еще учился в вузе и все никак не мог окончить. Уже десять лет учился, притом ничем не болея и, уж само собой, нигде не работая. В вузике, как говорил он. Крепкий такой Сынуля. Прелесть.

Ужинали в полном составе: Бученков, его измученная сонная жена, его теща и я. И маленький Бученков поодаль в коляске. Жена Андрюхи пыталась сказать мне что-то приятное. Дескать, знаю заочно. Дескать, Андрей говорил о вас много хорошего. И тому подобное. Она хотела быть милой, но ее прямо-таки душил сон. Устает и не высыпается.

Бученков пошел меня проводить. Он спросил:

— Значит, ты будешь ждать, пока Галька выздоровеет?

— Конечно.

Он вздохнул. Скомкал там, в себе, какие-то слова. Потом все-таки решился:

— Олег, ты приходи. Если что, тебя здесь все-таки покормят. Со скрипом, но покормят.

— Ладно.

— Ты смотри на тещу как на комический элемент.

— Я так и смотрю. — Я засмеялся. — Ты сам так смотри.

Он обрадовался поддержке. Вдруг ожил.

— Знаешь, что ей больше всего в тебе не нравится?

— Ну?