Книга На первом дыхании, страница 12 – Владимир Маканин

— Вы же врач, — продолжал я. — Сами должны об этом помнить, а не я вас одергивать.

— Что?

— Снимайте-ка ваш комбинезон. Халат, халат я имею в виду. Давайте сюда.

Он быстро и послушно снял халат. Отдал мне. Я взял и мигом удрал на третий.

Меня беспокоило лишь одно — близость этажей. Хорошо было бы провернуть то же самое где-нибудь на шестом. Но ведь идея захватила меня мгновенно, не до тонкостей было. И потом, удача есть удача. На нее не пеняй.

* * *

Я прошел коридором — и в палату. Женщины. Четверо. Одна из них тут же предупредила, чтоб я говорил шепотом.

— Я только гляну.

— Я ведь не против. Но могут зашуметь сестры, — пояснила она.

Галька спала.

— Ей укол наркотика сделали. Спит.

Лицо было чистое. Ни царапины. Остальное под простыней. Не видно.

— А почему тянут с операцией?

— Анализы делают. Снимки делают.

И тут меня вытурили. Влетела старшая медсестра — и за рукав, и тянет. А когда мы (она, мой рукав, а затем я) оказались за дверью, она в крик:

— У нас нет посещений. Я вот узнаю, кто это вам выдал халат!

Я молчал. Я в гневе ушел. Но не совсем. Поболтавшись на лестничных клетках, я тут же вернулся.

Я зашел в ординаторскую. К врачу. Он уделил мне ровно пять минут. Он сказал, что жизнь вне опасности. Но после операции предстоит длительное лечение. Полное восстановление организма может произойти, а может, и нет. Неизвестно.

— Что ей нужно? — спросил я.

Ответ был лаконичен:

— Гранатовый сок. Икра. Фрукты.

— Ого! — Я даже растерялся. Это ж какие деньги. И уже конец октября. Скоро снег выпадет.

Я спустился вниз, надел плащ прямо на халат и вышел из больницы. Я шел куда глаза глядят.

«Это несправедливо», — бормотал я самому себе. И думал, какая она сейчас там под белой простыней. Это несправедливо. Это они специально сделали. Они наскочили на нее машиной, хотя прекрасно знали, что я приехал, чтоб ее увезти. Они сделали мне это, как делают пакость. Чтоб я согнулся. И чтоб заблеял. Чтоб стал жалконький и тихий. Они знали, что ничем другим меня не подденешь. Суки.

Я говорил — «они» такие, «они» сякие. Я прекрасно знал, что никакие «они» не существовали и не существуют. Но так мне было легче. «Они» — это случай, судьба, удача и тому подобное.

* * *

Я очнулся, когда понял, что спешу — спешу к той длинной и высокой коробке в двадцать этажей, которая вся в клеточку — из пластика, стекла и металла.

Там, в комнатушке на восьмом этаже, сидел лишь тощий подхалим. Один-одинешенек. Тот, что болезненный и кашляющий. Симпатичный. Подхалимом он, разумеется, не был, это уж я так. Для словца. Он был представитель нашей фирмы. Вот именно. И с ним вполне можно было ладить.

— Громышев скоро придет? — спросил я, здороваясь и усаживаясь на стул.

— Алексей Иваныч не придет. Алексей Иваныч уже улетел.

Это была неожиданность.

— Ты хотел с ним поговорить, Олег?

— Хотел.

— К сожалению, он уже…

— Но если его нет, я буду говорить с вами.

И я сказал, что я согласен ехать в кукуевские степи. Согласен вернуться к Громышеву. Более того: я еду туда не один, а с невестой. Два специалиста сразу.

— Олег, да ты просто умница! — вскрикнул болезненный и худой представитель нашей фирмы. Он даже зардел. Его лицо пошло пятнами.

— Но… — сказал я.

И сделал дополнительное сообщение. Сказал, что моя невеста, к сожалению, попала на днях под машину. Для жизни опасности нет. Но нужен гранатовый сок. Икра. Фрукты. Все это должен оплатить Громышев (или его представитель в Москве — мне все равно), если он действительно хочет, чтоб мы к нему поехали работать.

Тощий представитель сразу же стал печальным. Он был хороший человек. И добрый. И делался печальным, если вдруг замечал, что мир не так же прост и честен, как годовалый ребенок.

— Эх, Олег, — вздохнул он.

— Колеблетесь. А Громышев согласился бы.

— Эх, Олег. Может, Алексей Иваныч и согласился бы — не спорю. Но он бы засомневался: хочет ли действительно девушка ехать с тобой. У тебя очень горячая голова, Олег.

— Вы что же, мне не верите?

Он молчал. Смотрел в сторону. Это был деликатный, порядочный человек. Он всегда был такой.

— Но послушайте, Кирилл Сергеевич.

А он молчал. Затем, глядя куда-то в сторону, тихо прошелестел:

— Знаешь, что сказал Алексей Иваныч, уезжая?

— Что?

— Он сказал, что Олег Чагин под тем или иным предлогом обязательно придет просить денег. И наказал: Олегу Чагину — ни копейки.

— Но, Кирилл Сергеевич. Вот вам телефон ее лечащего врача. Позвоните сами и убедитесь.

Он скосил глаза на бумажку с номером телефона. Такие, как он, не выдерживают жесткой игры. Он весь сгорбился, увял. И выписал мне пятьдесят рублей.

— Что? — взвился я. — Это только на икру и фрукты. А на гранатовый сок?

— Олег, мы не миллионеры. Ты сам знаешь, как у нас туго сейчас.

— Жмоты!.. Скряги!.. Я три года на вас батрачил!

И тут случилось неожиданное. Я сорвался. Со мной всякое бывало, но не такое. Нет, сначала я все-таки сдержался. Я даже получил в кассе пятьдесят рублей (в общем-то, это не мелочь). А затем я вернулся к нему. Я весь дрожал от ярости.

— Жмоты! Жмоты! Жмоты!

Я бранился страшными словами. И вдруг оказавшейся под рукой пепельницей — на столике у входа — я запустил в зеркало. Зеркало — вдребезги. Громадное стекло три на два обрушилось вниз стеклянным водопадом. Я кинулся бежать.

А ведь с ним можно было ладить. Он бы и в другой раз помог. Пятьдесят рублей не валяются. Нервы. Я шел по улице и думал, какая это хитрая вещь — психика. Оказывается, после той записки в двери, ждавшей меня, я только сейчас понял, что жизнь Гальки вне опасности и что она будет жить долго и, может быть, счастливо. Мозг мой давно принял этот факт, а психика только что. Дошло.

Я пришел к Игорю Петрову. Он что-то мямлил, молчал, не смотрел в глаза, а я как раз был настроен поговорить.

— Понимаешь, — объяснял я, — денег я больше у них не добуду. Это ясно. А работу нужно найти такую, чтоб они не узнали.

Я был распален:

— Я не могу рисковать. Мне надо найти что-то очень надежное.

— Н-да.

— Честно говоря, я даже не представляю, как я могу заработать в Москве на икру и гранаты. Ведь у меня плюс ко всему — вопрос ночлега! Неужели снимать комнату?!