Онлайн книга «Провинциал и Провинциалка»
|
– А все-таки что-то случилось. Во мне случилось. – И он добавил нашедшиеся слова: – Кончилось что-то. Валя чистила картошку на ужин. Нож в ее руках замер на секунду и тут же опять продолжил свою как бы кружевную работу. – Что кончилось? Ты меня не любишь, Павлик? – Да. Так случилось – я у стены сидел и тогда уже подумал. – У какой стены? – Ну, там, в общежитии, у брата твоего. – Гребенников увидел ее слезы, но продолжал: – И не оттого, что я ждал. Я же тебя не первый раз ждал, а как-то одно к одному… – Но почему же? – Она капала слезами себе на руки и продолжала чистить картошку. – Я тоже думал – мало ли как оно может кончиться? Пугался иногда, и всякие драмы виделись… А оно само кончилось. Она тихо сказала: – Я… я тебе противна? – Нет, нет, – заторопился он. – Тут и не поймешь. Противна?.. Не в том дело. – Он проговорил, раздумывая: – Совсем не в том. И он усмехнулся, как бы удивляясь самому себе. Послышались шаги. Сосед или его жена. Кто-то шел с кухни. – К нам идет? – Ага. – Удостовериться хочет – мы это в свой дом вернулись или не мы? – сказала Валя, понижая голос, а шаги приближались. Вошел сосед, попросил электробритву. – Понимаешь, Павел, моя испортилась… Я уж и не надеялся, что вы приехали… Валя тряхнула головой, слезы веером слетели. Она улыбнулась: – А к утру надо быть бритым. – Именно! – Сосед расплылся в добродушной улыбке, будто признался в чем-то. Он взял бритву из рук Гребенникова и ушел. Валя сказала: – Тишина какая… Павлик, а может быть, тебе кто-то понравился? – Нет. Даже и намека нет… Я бы сказал. – И он махнул рукой. – Боже меня сохрани от этого! Но хотя все было сказано и названо, Валя еще не вполне поняла. Она продолжала чистить картошку и, как при некоторой беде, с привычным вздохом сказала: – Как же мы жить будем? – Не знаю. Мне, наверное, уехать надо… Уехать – это обязательно. И тут Валя не только поняла, но и испугалась. – Нет, нет. Тогда уж я уеду… Я же виновата. – При чем здесь это! Она заплакала и теперь уже всхлипывала – плакала и чувствовала, что ей больно: – Павличек! Павличек!.. Как же я жить буду? Я же не могу без тебя жить. Она продолжала чистить, роняя очищенную картошку в кастрюлю. Кастрюля стояла на полу, прямо под ее руками. Минута шла за минутой, и был еще такой разговор. Они поели жареной картошки, и Гребенникова, утомленного за эти дни и ночи, стало бросать в сон. Он прилег и уткнулся головой в подушку – тело расслабилось. – Павлик, ты спишь? – Я просто лежу, – сказал он. Валя говорила: – И дрались мы с тобой, и ругались, и чего только не было – неужели же теперь так тихо, спокойно?.. И конец? Она говорила: – А что наши?.. Они, значит, тоже меня искали? И еще говорила: – Ведь правда получается – какая я дрянь. И вдруг улыбнулась: – Нет, наши никогда обо мне плохо не скажут. Гребенников подал приглушенный подушкой голос: – Я… я не сплю. – Павлик! – Не сплю… Я только устал. Он проснулся – она трогала его за плечо: – Павлик, куда же ты хочешь переехать? Со сна он не понимал. – Ты же сказал, что ты уедешь… а куда? – Я не знаю. В Ленинград… Варапаев к себе в институт приглашал – давно, правда, было. Позвоню, узнаю. Она плакала. – Ну, что же ты плачешь… Перестань. – Я тихо, тихо. Спи. Она притихла. Он, продолжая спать, прислушался, плачет она или не плачет – понял, что плачет, и на этом понимании, не в силах переключиться, опять заснул. – Уж лучше я уеду. – Почему же лучше? – Я нехорошая. – Начинается, – сказал Гребенников. Валя собирала вещи. И без конца повторяла, что она уедет. Она уедет в приволжский городок, где живет какая-то полузабытая тетка. Домой ей, Вале, возвращаться стыдно. Она не смогла жить в Москве, а там, в маленьком незнакомом городке, она попытается начать жизнь снова. Что ей здесь?.. – Только ты меня здесь и держал, Павлик. – Ну, перестань. – Может быть, ты все-таки меня опять полюбишь? Нет?.. Я ведь без тебя здесь погибну… – Она улыбалась: – Павличек, попробуй опять полюбить. Сначала желание уехать было у Вали лишь настроением, причудой. Но реальность сложилась соответствующая. Вечером позвонили из аспирантуры. Валя выслушала, повесила трубку и вздохнула: – Павличек, слышишь. Шеф умер. – Старичок твой? – Ага. – Жалко. Валя ничего не сказала, только вздохнула. Гребенников спросил: – А к кому тебя определили? – К Черникову. – Имя звучное. Известное. – Боюсь я, Павлик. – Чего? – Завтра он вызывает меня на разговор. – Это нормально. Он твой новый руководитель. Она задумалась: – Может быть, мне уехать и даже не разговаривать с ним? И вдруг заплакала: – Когда я без тебя, я всего боюсь, Павлик. Черников после двухчасового разговора с Валей подытожил: – Я догадывался, что знания ваши невелики. Но я и не подозревал, что вы просто ничего не знаете. Валя молчала. – Я вас уверяю, – продолжал Черников, – медалист-десятиклассник, готовящийся в вуз, знает неизмеримо больше, чем вы. Валя попробовала улыбнуться козырной своей улыбкой. Не помогло. Черников дрогнул лишь на секунду. И уже опять его глаза смотрели сурово и твердо. – Интересно, как это вы смогли окончить институт? Валя опустила глаза. – Что же вы больше не улыбаетесь? Валя молчала. – Вы не знаете простейших операций. Вас должны были выгнать уже на втором курсе. На какую-то минуту (в конце разговора) он подал ей слабенькую надежду. Она поверила и опять заулыбалась. А он как бы лишний раз убедился. Он поиграл с ней, как кошка играет с мышью. А затем сказал: |