Книга Трикстер, Гермес, Джокер, страница 75 – Джим Додж

Дэниел разглядывал в зеркале свой лоб, когда в гостиную вошел Вольта. Дэниел подпрыгнул не хуже оленя.

— Прошу прощения, — сказал Вольта, — я не знал, что ты уже вернулся.

— Я тоже, — выпалил Дэниел. — В смысле, что вы вернулись.

Вольта прищурился:

— Что это с тобой?

— Ударился.

Вольта подошел ближе, взял голову Дэниела в свои руки и повернул к свету:

— Похоже на след от копыта.

Дэниел высвободил голову и отошел подальше.

Вольта торжественно поднял правую руку, указал трепещущим пальцем на рану и возопил:

— На твоем челе знак Сатаны! Я оставил тебя всего на неделю, а ты успел уже связаться с нечистой силой! Да сгинет нечистый, да скроется тьма!

— Да прекратите вы, — рявкнул Дэниел, — просто меня лягнул олень.

Он ждал, что Вольта засмеется. Вместо этого тот осторожно спросил:

— И как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — буркнул Дэниел. Потом он взглянул на Вольту более пристально. Глаза у того потускнели от недосыпа, лицо было изможденным. — Я-то нормально. А вот у вас не очень счастливый вид.

— Неудивительно. Семь дней в ожидании плохих новостей. Подробнее я перескажу тебе эти новости за обедом, а потом мы вместе решим, как поступить.

— Что, совсем плохие?

— Сам посуди. На данный момент ты — единственная наша надежда.

Дэниел не вполне понял, что это означает. Он как раз задумался об этом, когда Вольта спросил:

— Ну, и как копыто?

— Отлично, спасибо. Убежало своей дорогой.

— А представляешь, каково было оленю, когда ты возник из ниоткуда прямо перед его носом?

Дэниел охотнее обсудил бы случаи удачного применения дематериализации:

— Зато, исчезнув, я спасся от медведя.

— Разве я сказал что-то против? Я рад, что в мое отсутствие ты находил время также и для отдыха.

— Кроме случаев с медведем и оленем — в первом я исчез в силу необходимости, во втором — из любопытства и из-за того, что ситуация была очень уж подходящая — я точно следовал вашей программе.

— Спасибо. Следовал из упрямства или из уважения?

— Трудно сказать. И то, и другое.

— Я ценю твою откровенность. Я также в высшей степени оценю, если ты возьмешь на себя приготовление ужина и оставишь меня в покое до тех пор, пока он не будет готов. Я тридцать часов был на ногах, а последние три часа провел за радиоприемником, решая тысячи мелких взаимосвязанных вопросов, которые впоследствии могут оказаться для нас крайне важны. Увы, приходится признать: я старею. Нет, я не жалуюсь и готов к старости — но бодрствовать по два дня уже не в силах. Я устал и иду спать.

— Ужин будет около шести, нормально?

Вольта благодарно кивнул:

— Благослови тебя Бог.

Взбивая пюре, Дэниел продумал план похищения Алмаза до мельчайших деталей. Ему не терпелось поделиться с Вольтой. Но когда за ужином Дэниел сообщил, что придумал, как украсть Алмаз, Вольта резко оборвал его:

— Алмаз подождет. Лучше посвятим наш ужин другой теме, более подходящей для стремительно наступающей весны с ее бурными страстями. Давай поговорим о минете.

Дэниел чуть не выронил вилку:

— О чем?

— О минете. Об оральном сексе. О фелляции. О двух конкретных случаях: том, который произошел с тобой в ночь накануне смерти твоей матери, и том, свидетелем которого мне пришлось стать в тюрьме.

— Это вы подослали ту девушку? — ошеломленно произнес Дэниел.

— Дэниел, подумай сам. На это у меня бы не хватило воображения, да и не в моем стиле собирать информацию таким способом, хоть он, вероятно, весьма приятен. Я убежден, что ты не рассказывал этой мисс Бардо ничего, что имело бы отношение к похищению плутония или к твоей матери — иначе зачем бы ты сказал мне, что ее смерть, возможно, была неслучайной? Но мисс Бардо могла найти в доме важную записку, дневник, или же, работая на кого-то, оставить подслушивающее устройство в доме или в кармане твоих трусов.

Дэниел покачал головой:

— Если не вы подослали ее, откуда вы вообще о ней узнали?

— Я не знал, пока ты сам не подтвердил это. Шеймус говорил с вашим соседом с Маккинли стрит — это с его вечеринки твоя леди в тот вечер сбежала. Так вот, по его словам, леди потом вернулась к приятелям и сообщила, дескать, только сейчас в Туманной Лошади «отсосала у мальчишки так, что он последние мозги потерял». Или что-то в этом роде.

— А вы откуда это узнали?

— От Долли Варден. Шеймус снова предложил использовать ее как посредника.

— Между кем и кем?

— Сложно сказать. Я полагаю, он просто хотел, чтобы ты узнал, что он знает. Ждет реакции.

— То есть он думает, что я рассказал Брижит, а она была чьим-то агентом. Чьим?

— Не знаю, что он думает. Долли сказала, что он не вполне здоров душевно — не то чтобы это было заметно, но у Долли на психические расстройства особое чутье. В последний год он сильно пил. Виски, горе и чувство вины помутили его разум. Не удивлюсь, если он думает, что я как-то замешан в этом деле, раз привлек тебя в АМО и занимаюсь твоим обучением — а может, и еще по каким-то нелепым причинам.

— Мой единственный ответ: я ничего ей не говорил. Мы вообще почти не разговаривали. Она была пьяна. Сильно пьяна. Потом, если она была чьим-то агентом, зачем ей было возвращаться на вечеринку и сообщать всем, где она была?

— Я думаю, что это честный и верный ответ в данных обстоятельствах. Ты можешь сам поговорить с Долли, или же я передам твой ответ по радиосвязи.

— Передайте. Мне сейчас не до того.

— Это точно. А теперь о второй истории.

И Вольта подробно рассказал о том, как сержант издевался над мальчишкой, и как ему хотелось исчезнуть и вступиться, и почему он этого не сделал, и как увидел в зеркале Алмаз.

Дэниел слушал, сдерживая тошноту, понемногу начиная понимать, что такое Алмаз для Вольты.

— Мне кажется, я понял, — сказал он, когда Вольта закончил. — Если Алмаз похож на тот, который вы видели в зеркале, значит, это в какой-то степени одобрение вашего тогдашнего решения не исчезать и не вмешиваться?

— Или вознаграждение за него. Ну да, что-то в этом роде.

— Мне кажется, я попытался бы вмешаться. Хотя я не сужу вас, во всяком случае, не больше, чем себя самого.

— Конечно, не судишь. И не мог бы судить. В тот момент я достиг предела, до которого ты еще не доходил и, вероятно, не дойдешь — я чувствовал, что если исчезну еще раз, не смогу вернуться. И это означало, что я должен был остаться лишь молчаливым и незримым свидетелем позора мальчишки, такого же беспомощного, как и я. Если, и когда, ты достигнешь этого порога, посмотрим, как ты сможешь меня судить.