Книга Время, чтобы вспомнить все, страница 90. Автор книги Джон О'Хара

Из-за отсутствия вина удалось избежать той досадной мелочи, от которой Джо убедительно просил его избавить, — тостов. Вместо них краткую речь произнес Артур: он постучал по своему бокалу с водой, чтобы привлечь всеобщее внимание, а потом поднялся и произнес:

— Некоторые из вас, но не все, знают, что сегодня мы празднуем сорокалетие нашего Джо Чапина. — Раздались аплодисменты. — Он пригрозил застрелить меня и любого другого, кто произнесет речь, но я думаю, что мы все без риска для жизни можем встать и спеть ему «Он веселый славный парень!».

Спели песню, постучали по столу, похлопали в ладоши, и оркестр заиграл плавную мелодию нового фокстрота «Музыка все скажет за тебя». Смена партнеров во время танцев стала в клубе заведенным обычаем, но в конце первого танца руководитель оркестра Бобби Шорт заявил:

— Дамы и господа, меня попросили объявить, что смены партнеров не будет. Никаких смен партнеров, дамы и господа. Благодарю за внимание.

Некоторые из пожилых гостей понятия не имели, о чем идет речь, но из их памяти еще не стерлись времена вечеров с танцевальными программками и привязанным к ним карандашом и с тем тайным огорчением, которое эти вечера доставляли невзрачным девушкам и неуклюжим застенчивым юношам. На танцах у Чапинов старое перемежалось с новым. Джо Чапин танцевал со своей женой, с женой своего партнера, с Джозефиной Лобэк, с Пег Слэттери, с Алисой Роудвивер, кузиной Эдит, с Джейн Уикс, второй женой Алика, и с Бетти Харрисон, женой Дейва — чета Уикс и чета Харрисон приехали на вечеринку специально из Нью-Йорка, — и еще с Бетти Дональдсон, приехавшей из Скрантона.

Эдит танцевала с Джо, с Артуром Мак-Генри, с Генри Лобэком, с Майком Слэттери, с Аликом Уиксом, со своим братом Картером и с Полом Дональдсоном. А с Дейвом Харрисоном, который лишился ноги в авиакатастрофе, случившейся во Франции, она во время одного из танцев просто посидела рядом.

Танцы закончились в разумное время — час ночи, — и почти все гости оставались до самого конца. Было около двух тридцати, когда супружеские пары Чапин, Мак-Генри, Уикс, Харрисон и Дональдсон сели в курительной комнате и принялись за яичницу. Чета Дональдсон остановилась у Чапинов, чета Уикс — у Мак-Генри, а чета Харрисон из-за травмы Дейва остановилась в отеле с лифтом. Все они дружно согласились, что вечеринка удалась на славу, несмотря на кое-какие мелкие неувязки: одна из дам потеряла серьгу, кое-кто из пожилых людей ушел с вечеринки весьма рано, один господин потерял ключи от машины, кого-то вырвало еще до того, как он успел добежать до уборной, Билли Инглиша во время обеда вызвали к больному, оркестр, с точки зрения пожилых, сыграл слишком мало вальсов, на один из столов из-за его неудачного расположения поздно принесли какое-то блюдо, а одна дама рвалась на вечеринку, когда ей следовало ехать в родильное отделение. В дополнение к неприятностям, которые обсуждались за ужином, были и другие: одна из дам лежала в комнате для отдыха на втором этаже, стеная и глотая аспирин, толстая дама громко пукнула посреди исполнения песни «Он веселый славный парень!», один из официантов забыл застегнуть ширинку, и еще одно мелкое происшествие случилось за обедом с Джейн Уикс и ее партнером по столу.

— Вы, случайно, не клиент фирмы моего мужа? — спросила Джейн своего партнера.

— Нет, — ответил мужчина.

— Тогда уберите руку с моей коленки, — сказала Джейн.

Вернувшись на Северную Фредерик, 10, Джо и Эдит убедились, что у четы Дональдсон есть все необходимое и они знают, где что находится, и что им не хочется молока. После этого они отправились в свою комнату.

— Спасибо, Эдит, — сказал Джо. — Великолепная вечеринка.

— Я тоже так думаю. Я рада, что ты получил удовольствие.

Джо лежал, заложив руки за голову.

— Была приятная дружеская атмосфера. Ненавязчиво дружелюбная и почти что семейная. И дело было не столько во мне, сколько в Гиббсвилле. Отец был прав. Это хороший город, и я рад, что не переехал в Нью-Йорк или Филадельфию. Я не хотел бы чувствовать себя чужаком, а в большом городе я бы себя чувствовал чужаком и не хотел бы делать того, что делает Пол, который все больше и больше времени проводит в Нью-Йорке. Хочешь быть жителем Нью-Йорка, переезжай в Нью-Йорк. А хочешь быть жителем Скрантона, будь им. Интересно, что он говорит сейчас в эту минуту о нас? Наверное, говорит, что я отсталый, безынициативный консерватор.

— Нет, Пол такого не скажет. Он и сам наполовину в Скрантоне. Дейв мог бы сказать такое или Алик. Но тебе безразлично, что они скажут. На самом деле, тебе безразличны любые мнения.

— Ну, теперь, когда мне исполнилось сорок, я так и останусь консерватором, и ничуть об этом не жалею. Ни капли не жалею.

— Сегодня столько собралось людей тебя чествовать, ну о чем тут можно жалеть?

Эдит легла в постель и погасила свет.

— Сорок, — произнес Джо.

— Я уверена, что ты не чувствуешь никакой разницы.

— Нет, но стоит мне посмотреть на своих друзей Дейва и Алика, приятелей, которых я вижу нечасто, как я задаюсь вопросом: а может, и я изменился так же сильно, как они? Я имею в виду, внешне.

— Я могу тебе ответить. Нет, не изменился. Дейв многое пережил — и боль, и страдания. Что же касается Алика, тут для перемен совсем иные причины.

— И все равно он очень хорош собой.

— Если кому-то нравится такого рода внешность. Мне вовсе не кажется, что американец должен прилагать столько стараний, чтобы походить на англичанина.

— Эдит, он не выглядит как англичанин. У него вид нью-йоркского франта. Разумеется, Алик все — вплоть до пуговиц — покупает в Лондоне. И он, как ты помнишь, учился в Оксфорде.

— Я его не перевариваю.

— Слава Богу, у нас была и другая еда… Извини, не удержался. Что ж, довольно скоро все это для нас всех кончится, и для Алика, и для меня, и для всех нас.

— Да, для всех нас.

— Мне десять лет до пятидесяти, а десять лет назад я был тридцатилетним. Мне легче представить себя в пятьдесят, чем вспомнить, каким я был в тридцать. Интересно, сколько я проживу?

— По крайней мере до восьмидесяти.

— Ты так думаешь? Моей матери, моему отцу и моим деду и бабке, когда они умерли, было за семьдесят.

— По крайней мере лет восемьдесят, — сказала Эдит. — А может быть, доживешь и до ста. Ты никогда не был серьезно болен, во всем умерен, а в этом, как говорят, и состоит весь секрет.

— Не для всех, — сказал Джо. — Посмотри на этих старых пьяниц, что живут в нашем городе, многим из них за семьдесят. Но я думаю не только о том, как дожить до старости. Сколько живут крокодилы и черепахи? И без конца какой-нибудь житель Турции справляет свой сто тридцатый день рождения.

— Я думаю, у них другой календарь, — сказала Эдит. — А что бы ты хотел делать? Кем бы ты хотел стать?

— Я бы хотел стать президентом Соединенных Штатов, — сказал Джо.