Онлайн книга «Варшава»
|
– А что? – Просто спрашиваю. Я, вообще, не на торговлю еду – ты ж видишь, я без сумок, с одним рюкзаком. Я – за машиной. И мне надо провезти баксы, две с половиной штуки – а без справки можно только пятьсот. Были у меня эти справки, но за последний год – два переезда, а это все равно, что пожар. Так что, надо теперь рассовать деньги в группе – потому и еду не один, по ваучеру, а в поездку. Возьмешь пятьсот? – Возьму. – Спасибо, Володя. Пойду еще поспрошаю у других… Сую третью, «лишнюю» бутылку водки под ремень, надеваю сверху куртку, хватаю сумки, волоку к столу таможни. Тетка смотрит в мою декларацию. – Покажи доллары. Я лезу в карман. Куртка оттопыривается, высовывается бутылка. Достаю пять новых, хрустящих «соток». Таможенница пересчитывает их, отдает назад. – Что, машину будешь брать? – Да. – Сколько бутылок под курткой? – Одна. – Ладно, проходи. * * * Жарко. Снимаю рубашку, остаюсь в старой майке – я ходил в ней на физкультуру в одиннадцатом классе. Народу на базаре мало. Я поправляю товар на расстеленных газетах – ведра, миски, тарелки, сбивалки, отвертки, сверла, носовые платки. Подходит пацан в джинсах и майке «Manowar», с плейером. – Роял? Я качаю головой. – Водка? – Нету, всю уже продал. Пацан отходит. Рядом у мужика на газете лежат ножи – от маленьких до тесака сантиметров тридцать. Я спрашиваю: – Ты сам их делаешь? – Да, я фрезеровщик на моторном заводе. Надо как-то крутиться… – А не боишься такие продавать? – Я показываю на тесак. – А что тут бояться? Это ж не оружие. Так, нож для хлеба. – Мужик улыбается. – Не, правда – лезвие тонкое. Хотя зарезать таким, конечно, как не хер делать… Старый поляк берет маленький нож, держит в руках, гнет. – Русская сталь – не ломётся, только гнётся? – Да, русская сталь. – И не ржавее? – Нет. – Сколька? – Тысенция. – Пеньтсот. – Нет. Тысенция. Дешевле не отдам. Поляк достает из кармана «тысенцию», отдает мужику, бросает нож в сумку. Мужик наклоняется, шепчет мне в ухо: – Нож сразу заржавеет. Эти, дешевые – самые хуевые, из говняной стали. Я их трохи шлифанул, чтоб вид имели… Невысокий армянин – их человек десять сидят на перекупке – рассматривает мой товар, ничего не говорит, переходит к мужику с ножами. Армянин садится на корточки, берет тесак, вертит в руках. Поднимается и спрашивает: – Сколько? – Двести. – Ты мне его даешь. – Что значит – даешь? – Даешь – и все. А то я сейчас полицию. – Полицию? Пошли. Давай, пошли. – Он поворачивается ко мне. – Посторожи мой товар, пока я с ним схожу. – Ну что, идем или сосцал? – Ничего я не сосцал. – Быстро положил на место нож. Кому сказал? – Мы еще с тобой поговорим. – Хорошо, поговорим. Армянин бросает нож, отходит. Мужик говорит: – Хотел на пушку взять, пидарас. Полицию, бля. Их самих здесь полиция ебет в жопу, черных этих. Пусть только заебнутся. * * * Последний день торговли. Люди из нашей группы собирают непроданный товар в баулы, волокут к автобусу. Мужик с ножами жует большой хот-дог, с него капает майонез. Я спрашиваю: – Много осталось товара? – Не-а. Ты ж видишь – пять штук ножей. У тебя тоже почти все ушло? – Ну да… Так, мелочь осталась. – Если не хочешь волочь назад, отдай перекупщикам по дешевке. – А они возьмут? – Возьмут. Только не иди к армянам, иди к русским. Выкладываю остатки товара перед дядькой в белом спортивном костюме. Полтора десятка отверток, сверла, набор вилок и ножей, штук пять сбивалок. – За сколько возьмете все? – За двести тысяч. – Может, хоть двести пятьдесят? – Нет, двести. У тебя ничего такого нет, это все привозят. А сейчас знаешь, как товар плохо идет? Другие перекупщики складывают товар в старый «фиат» с польскими номерами. На асфальте валяются газеты, куски картона, клеенки. Солнце садится за двухэтажные дома. * * * Автобус тормозит у стадиона в Варшаве. Рядом – еще десятка три автобусов, почти все с белорусскими, российскими и украинскими номерами. Старшая группы берет микрофон. – На закупку – три часа. Ровно в тринадцать ноль-ноль все должны быть здесь, ждать никого не будем. Кто не успел – тот опоздал, будет сам добираться. И для тех, кто здесь первый раз, говорю: не ходите наверх, на сам стадион. Все то же самое есть внизу. А наверху – наши перекупщики, они хуже, чем рэкетиры. Заберут деньги и дадут пизды. Короче, я вас предупредила. Иду по рядам с кожей. Жарища. Продавцы пьют лимонад из желтых пластиковых стаканов. «Косуха» есть у толстого черного мужика, похожего на турка. Все, как у настоящей: косая железная молния, заклепки, ремень с пряжкой внизу, три кармана на молниях и один на кнопке. Только кожа слишком тонкая – обычная, как на других куртках. Внутри – бирка «Italy Style». Я спрашиваю: – Иле то каштуе? – Осемдэсьте доларов. Я мну руками воротник куртки. – А дешевле? Поляк мотает головой, я поворачиваюсь уходить. – Седэмдэсьте пенть. – Хорошо. В злотых это сколько? Поляк вытаскивает калькулятор, считает. – Мильон пентьсот пеньдесёнт. – Померить можно? Продавец снимает «косуху» с вешалки. Я сбрасываю свою куртку, кладу на баулы, надеваю «косуху». Поляк подносит зеркало. Куртка мне – самый раз. Даже добитые левые «ливайсы» смотрятся с ней нормально. Отсчитываю деньги, сую поляку, «косуху» не снимаю. Он дает мне черный пакет, я всовываю в него старую куртку. До отъезда – больше двух часов. Выхожу из ворот стадиона, иду по улице. На газоне у тротуара – свежая трава, бычки, смятые пачки от сигарет. Я сажусь на лавку, бросаю рядом пакет с курткой, задираю голову. По небу летит маленький белый самолет. |