Онлайн книга «СССР. Дневник пацана с окраины»
|
Я взял свой стакан, сделал глоток. Дядя достал пачку «Орбиты», вынул сигарету, щелкнул зажигалкой. – Мне недавно анекдот рассказали… – Дядя сделал затяжку, выпустил дым, выпил пива. – Очень жизненный, ко многим моим ученикам подходит. И в твоем классе таких, я думаю, тоже немало. Значит, решили устроить соревнование между двоечником из советской школы и обезьяной. Сначала обезьяну подвели к дереву, на котором висят бананы. Она посмотрела, ухватилась за ветку, начала трясти – а бананы не падают. Ей тогда говорят: думай! Обезьяна подумала, взяла палку и палкой сбила бананы. Потом то же самое задание дают двоечнику. Он трясет ветку, бананы не падают, и ему тоже говорят: думай! А двоечник отвечает: что тут думать? Трясти надо! * * * Из беседки был виден весь двор и наш дом. У нас на балконе висели простыни. На четвертом курил Якимович. У подъезда стоял желтый «Москвич». Немец взял бутылку портвейна «Агдам», раскладным ножом сорвал пластмассовую пробку. Пробка покатилась под лавку. Я спросил: – А нас не попрут из детского сада? – Кто нас попрет? – Гурон посмотрел на меня, как на придурка. – Ну, сторож какой-нибудь. – Сторож – Кузьмич, свой человек. Если что – дадим ему тридцать капель. – Ну, давай, малый, ты – первый. – Немец дал мне бутылку. – Но не дай бог – много… Я сделал глоток. Вино было невкусное, горькое, но я не подал вида. Гурон забрал у меня бутылку. – Ну что, дрочил? – Немец кивнул на тетрадку. Я только что вернул ее Гурону. Я помотал головой. – Не верю. Все пацаны дрочат, когда такое читают. Признайся, дрочил или нет? Гурон, отпив хороший глоток, отдал бутылку Немцу. – Счас насуем ему за обман. Правда, Немец? Оба заржали. – Ладно, живи. Не хочешь сказать правду – не надо. – Немец отпил из бутылки и поставил ее на заплеванный пол беседки. – Если б сказал правду, взяли бы тебя с собой к бабам. А так не возьмем. – Не базарь, Немец, и так бы не взяли, – сказал Гурон. – Еще сделает что-то неправильно, и бабы над нами будут ржать. Типа, что за малого такого привели, что за лоха? И нам самим больше не дадут, да, Немец? – Ладно тебе пацана обсерать. Он сейчас заплачет… – Не п…ди! Еще посмотрим, кто заплачет! – Ну, малый, ты даешь стране угля, – сказал Гурон. – Немец, дай ему пузырь! Немец сделал глоток, дал мне бутылку. В ней было уже меньше половины. Я закинул голову, глотнул, чуть не выплюнул. Гурон отфутболил пустую бутылку. Она покатилась по дощатому полу. – Малый, как ты думаешь, если я тебе е…ну, ты встанешь или нет? – спросил Немец. – А если я тебе е…ну, ты, может, тоже не встанешь… Гурон заржал. Немец замахнулся на меня, Гурон схватил его за руку. – Не трогай ты малого. Ты что, не видишь, что он бухой? Ему много не надо – пробку понюхать, и готов… – Это ты, может, готов… А я вообще… это… в норме. Немец и Гурон ржали. – Пошли вы в жопу. Хули вы лахаете? Они продолжали ржать. – Все, идите на х… я ухожу… Гурон схватил меня за шею, сильно сжал. – Никогда не посылай пацанов на х… ты понял? Если в п…ду – еще ладно, но никогда не на х… ты понял? А то не посмотрят, что пьяный. Ладно, давай иди… У нас с Немцем свои разговоры. Э, куда? Тетрадку оставь. Я положил тетрадь на лавку. – Что, понравилось, да? – Немец хохотал. – Когда еще на бабу залезешь? Лет через десять, да? А тут – дрочи каждый день, лови кайф! Дома была только мама. Она сидела в зале на диване. Я сказал: – Привет. – Привет. Ты что – пил? – А что? – Как это – а что? Сколько тебе лет? Всего четырнадцать. У тебя – растущий организм… Где ты пил, с кем и что? – Не твое дело! – Как ты со мной разговариваешь? Как это – не твое дело? – Пил, не пил – тебя не касается… – Как это – не касается? Я твоя мать все-таки или нет? Я не потерплю, чтоб ты с такого возраста начал пить… – Не надо меня только лечить, ты поняла? Все вы говорите – пить плохо, пить плохо… А что здесь плохого? Папа пьет, дядя Жора пьет… – Папа выпивает иногда. И дядя Жора тоже. И ни один, ни другой – не алкоголики. А в твоем возрасте они еще не выпивали… – А откуда ты знаешь? Может, они с первого класса бухают… – Я засмеялся. – Иди ложись. С тобой сегодня нет смысла разговаривать. Завтра поговорим. Мама отвернулась к телевизору. На большой сцене стояли два ведущих, тетка и дядька. – Говорит и показывает Юрмала! – сказала тетка и заулыбалась. – Добрый вечер, дорогие друзья! – сказал дядька. – Начинаем наш конкурс эстрадных исполнителей. * * * Я вынул из-под жестяного карниза на балконе заначенную «космосину», чиркнул спичкой, подкурил, затянулся. Темнело. Небо над пятьдесят первым детским садом было еще светлое. Листья на деревьях закрывали полдвора. Возле третьего подъезда, у разрытой теплотрассы, лежала куча накопанной земли. Я задрал голову, глянул вверх. С балкона на четвертом торчала голова Ольки Якимович. – Смотри, там Маненок девчонку в подъезд не пускает, – сказала Олька. Я повернулся, чтобы видеть из-за вазона с анютиными глазками. На крыльце подъезда, под лампочкой, стоял Сергей Маненок, Санин младший брат, а рядом с ним – какая-то баба, я ее не знал. Он держал дверь подъезда и заслонял ей проход. На ней были джинсы – невытертые, почти новые – и белая майка. На спине, под майкой, выделялась застежка лифчика. – Ты не ставь себя слишком высоко, ты поняла? – сказал Маненок. – Я тебе ничего плохого не делаю, просто хотел поговорить. – Мне с тобой не о чем разговаривать. – А чего это тебе нечего со мной разговаривать, а? Кто ты такая? Ты мне скажи, кто ты такая? Она сделала шаг назад, остановилась. Маненок тупо смотрел на нее. – Ну что, так и будем стоять? – спросил он. Она молчала. Я сделал последнюю затяжку, бросил бычок в Маненка и тут же присел, чтоб он меня не заметил. – Е…ный в рот! – заорал Маненок. – Вы что, вообще? Бычками кидаться… Чуть мне тенниску не прожег. Узнаю кто – попишу! Хлопнула дверь подъезда. Послышались шаги. Потом дверь хлопнула еще раз. Я осторожно выглянул. Маненок стоял у подъезда. Ее уже не было. Он вынул из кармана пачку «Астры», закурил, пошел к сто пятидесятому. На втором этаже в окне кухни под нами зажегся свет. Это была она. |