Книга Змия в раю, страница 92 – Леопольд фон Захер-Мазох

— Не знаю, я так тронута. Вы такой добрый, Сергей!

— Моей заслуги тут нет: невольно добреешь, находясь рядом с вами, в нежном сиянии ваших глаз.

Вновь заглянул Менев.

— Не могли бы вы, господин Ботушан, допросить также и слуг?

— Охотно, если вы этого желаете.

Завершив Страшный суд и в пекарне, Сергей протянул Меневу руку и сказал:

— История выходит весьма запутанная, и навести здесь порядок мне будет не так легко, как я предполагал. Но я обещаю вам, что мобилизую все силы, чтобы уладить дела, и надеюсь, мне это удастся. Я немедленно приступаю к работе.

Он попрощался, и Наталья отправилась его проводить.

Когда Онисим подвел лошадей, к всеобщему ужасу возвратилась Зиновия. Общество в столовой тут же рассыпалось, и только Карол мужественно остался сидеть на месте. Зиновия спешилась и подала Сергею знак, чтобы он последовал за ней в сад.

— Ну, как дела? — спросила она.

— Они капитулировали.

— Поздравляю вас, а Наталья?

— Время терпит.

— Вы восхитительны! Любящий, у которого в запасе так много времени, как у вас, мне еще никогда не встречался.

Она кивнула ему и прошла в дом.

Сергей вернулся к Наталье.

— Прошу вас, — нерешительно проговорила она, — избавьте нас, прежде всего, от этих мерзких евреев.

— Мигом. Но вы не спрашиваете, о чем я разговаривал с Зиновией?

— Уж если я вам доверилась, то доверилась от всего сердца. Мне нет нужды это знать.

Тогда Сергей собрал вокруг себя евреев.

— Я обладаю необходимыми полномочиями, чтобы навести здесь порядок, — начал он. — И среди прочего — разобраться с вами.

— Благослови Господь вас и ваших детей и внуков, — хором закричали черные лапсердаки, и двадцать счетов заполоскались на ласковом весеннем ветру.

— Ну, так быстро это не получится, — с улыбкой сказал Сергей. — Сегодня во второй половине дня я буду в городе, в гостинице «De Pologne», там каждый из вас сможет предъявить мне свои требования.

— Что еще предъявлять, ваше высокородие, здесь все черным по белому написано!

— Здесь я не буду вести переговоры, и заплачу я тоже не здесь. В пять часов пополудни в гостинице «De Pologne». И на этом баста!

— Тогда, золотой вы наш благодетель, выдайте сейчас каждому хотя бы по малюсенькой ассигнации.

— Нет, ни копейки.

— В таком случае мы остаемся тут, ваше высокородие, мы должны воочию увидеть деньги.

— Это как вам угодно. В пять часов я буду в гостинице. Кого там не окажется, пусть потом пеняет на себя.

— Как так? Разве право не на нашей стороне? Если мы не получим сполна свои деньги, то обратимся в суд.

— Это тоже как вам будет угодно.

— Мы наложим арест на имущество господина Менева.

— И это как вам угодно, но сейчас убирайтесь отсюда!

— Мы останемся здесь, пока нам не заплатят.

— Это мы еще поглядим.

Он приказал запрячь три крытые холстом повозки и выкатить их на улицу. Затем с хлыстом в руке встал среди жалобно причитающих евреев.

— Счастливого пути.

— Дайте хоть по пять гульденов каждому.

— Вперед.

— Нет, мы не пойдем.

— Тогда побежите! — воскликнул Сергей и принялся так охаживать плеткой черные лапсердаки, что пыль поднялась столбом. Евреи заорали и густым роем кинулись к воротам, которые тотчас были за ними заперты. Наталья стояла посреди двора и хохотала.

— Надеюсь, они больше не явятся, — проговорил Сергей. — Однако на всякий случай я вам оставлю старого Онисима.

— Так вы действительно собираетесь ехать в город?

— Разумеется, в такого рода делах следует, прежде всего, быть точным.

— Но вечером вы вернетесь?

— Вероятно, лишь завтра утром.

— Что ж, желаю удачи, — она сердечно подала ему руку. — Благодарю вас — впрочем, что значат слова? Вы должны чувствовать, что мне хотелось бы сказать вам и что я не в состоянии выразить.

— До встречи! — неожиданно загорланили в этот момент евреи, приветливо махая руками из крытых повозок. — В пять часов, господин благодетель, в гостинице «De Pologne».

— Катитесь к чертовой матери!

И сердце женщины, как нам ни думать о прожитом,

Останется для нас навеки лабиринтом,

Во мраке скрытом.

Лангбайн [92]

Ночью прошел дождь, а позднее ветер прошелестел в старых тополях, затем наступила тишина, высыпали звезды, и, когда они погасли, тысячи тоненьких, благоговейных голосов приветствовали вечный свет, золотое утро, весну, вдруг в одночасье пришедшую на эту землю.

Когда Наталья, зябко кутаясь в белый мех своей кацавейки, вышла на крыльцо, навстречу ей засверкал чудесный майский день. Она пересекла двор, углубилась в сад и с радостным изумлением огляделась.

Белый снег цветения лежал на кустарниках и деревьях, источая во все стороны незримые послания любви — облака ароматов. Повсюду, вблизи и вдали, расстилались по холмам и равнинам зелень всходов и синева леса. Клубящийся туман и дым очагов, сизыми колоннами поднимающийся к небу, казались фимиамом, воскуряемым благодарной землей.

Бисеринки росы повисли на стеблях и цветах, рассыпая вокруг золотые блики.

Все сони мигом проснулись, покинули свои зимние пристанища и приветствовали старых друзей, воротившихся в родные края с берегов Нила и Евфрата. Крупные жуки бежали по гравиевой дорожке, деловито шествовали муравьи, жужжали пчелы, мыши сновали туда и сюда на теплом воздухе.

Под навесом крыши устроила себе гнездо пара ласточек, а на колесе, на крыше амбара, неподвижно и задумчиво стоял аист. По плетню и вишневым деревьям, чирикая, перепархивали с места на место воробьи.

Со стороны деревни доносились перезвоны колокола.

Наталья присела на скамейку в беседке: она ждала Сергея.

Имперская дорога широкой белой шелковой лентой вилась между полями и рощами, оттуда он и должен был появиться.

Совсем рядом рос небольшой цветущий куст, вокруг которого слышалось непрерывное гудение и жужжание. Куст протянул одну из своих веток ждущей девушке, словно предлагая ей скромный букет. По усеянным красными крапинками лепесткам, точно по маленькому благоухающему дворцу, передвигался сейчас какой-то милый жучок и испытывал свои крылья.