Онлайн книга «Венера в мехах»
– Можешь себе представить, что этот человек – мой возлюбленный и что он бьет тебя хлыстом… и для тебя наслаждение – принимать удары от него… Теперь ступай… Ступай! * * * Еще до наступления вечера я собрал справки о нем. Ванда была еще одета, когда я вернулся. В выездном туалете лежала она на оттоманке, зарывшись лицом в руки, со спутанными волосами, напоминавшими рыжую львиную гриву. – Как зовут его? – спросила она со зловещим спокойствием. – Алексей Пападополис. – Значит, грек? Я кивнул головой. – Он очень молод? – Едва ли старше тебя. Говорят, он получил образование в Париже. Слывет атлетом. Он сражался с турками на Крите и, говорят, отличался там своей расовой ненавистью и своей жестокостью не меньше, чем своей храбростью. – Словом, мужчина во всех отношениях!.. – воскликнула она. – В настоящее время он живет во Флоренции, – продолжал я, – говорят, у него огромное состояние… – Об этом я не спрашивала, – быстро и резко перебила она. – Он опасен, – заговорила она снова после паузы. – Ты боишься его? Я его боюсь. Есть у него жена? – Нет. – Возлюбленная? – Тоже нет. – В каком театре он бывает? – Сегодня он в театре Николини, где играют гениальная Вирджиния Марини и Сальвини, величайший из современных артистов в Италии, – быть может, во всей Европе. – Ступай достань ложу… Живо! Живо! – Но, госпожа… – Хочешь отведать хлыста? * * * – Можешь подождать в партере, – сказала она мне, когда я положил ее бинокль и афишу на барьер ложи и пододвинул ей скамейку под ноги. И вот я стою и вынужден прислониться к стене, чтобы не свалиться с ног – от зависти, от ярости… Нет, ярость – неподходящее слово – от смертельной тревоги. Я вижу ее в ложе в голубом муаровом платье, с широким горностаевым плащом на обнаженных плечах и напротив нее – вижу, как они пожирают друг друга глазами, как для них обоих не существует ни сцена, ни Памела Гольдони, ни Сальвини, ни Марини, ни публика, ни весь мир… А я… Что я такое в эту минуту? * * * Сегодня она едет на бал в греческое посольство. Рассчитывает встретить его там. Оделась она, по крайней мере, с этим расчетом. Тяжелое зеленое шелковое платье цвета морской воды пластически облегает ее божественные формы, оставляя обнаженными бюст и руки. В волосах, собранных в один-единственный огненный узел, цветет белая водяная лилия, и зеленые водоросли спускаются вдоль спины, перемешанные с несколькими свободными прядями волос. Ни тени в ней не осталось прежнего волнения, лихорадочного трепета. Она спокойна – так спокойна, что у меня кровь стынет, глядя на нее, и сердце у меня холодеет под ее взглядом. Медлительно, величаво, устало-лениво подымается она по мраморным ступеням, сбрасывает свой драгоценный покров и небрежно входит в зал, полный серебристого тумана от дыма сотен свечей. Как потерянный, смотрю я несколько минут ей вслед, потом подымаю ее плащ, выскользнувший у меня из рук так, что я этого и не заметил. Он еще сохраняет теплоту ее плеч. Я целую это место, глаза мои наполняются слезами. * * * Вот и он. В черном бархатном камзоле, богато, до расточительности, опушенном темным соболем,– это красивый, высокомерный деспот, привыкший играть человеческой жизнью, человеческой душой. Он останавливается в вестибюле, гордо озирается и останавливает на мне зловеще-долгий взгляд. И меня снова охватывает под его ледяным взглядом та же страшная, смертельная тревога – предчувствие, что этот человек может ее увлечь, приковать, покорить себе… и чувство стыда перед его неустрашимым, диким мужеством – чувство зависти, ревности… И что всего позорнее: я хотел бы ненавидеть его – и не могу. Каким образом и он меня заметил – именно меня, среди целой толпы слуг? Кивком головы он подзывает меня – неподражаемо благородное движение головой! – и я… против собственной воля повинуюсь его повелительному знаку. – Сними с меня шубу,– спокойно приказывает он. Я дрожу всем телом от негодования, но повинуюсь, – смиренно, как раб. Всю ночь я сижу и жду в передней и брежу, как в лихорадочном жару. Странные образы и картины проносятся перед моим внутренним взором… Я вижу, как они встречаются, вижу первый долгий взгляд… вижу, как она носится по зале в его объятьях, склонившись в упоении к нему на грудь с полузакрытыми глазами… Я вижу его в святилище любви лежащим на оттоманке, не в качестве раба – в качестве господина… вижу ее у его ног, себя на коленях прислуживающим ему… вижу, как задрожал чайный поднос в моей руке и как он схватился за хлыст… Вдруг слышу, слуги говорят о нем. Он странный мужчина, похожий на женщину; он знает, что он хорош и держится соответственно этому; меняет по четыре, пять раз в день кокетливый туалет – словно тщеславная куртизанка. В Париже он появился вначале в женском платье, и мужчины засыпали его любовными письмами. Один знаменитый итальянский певец, знаменитый своим талантом столько же, сколько своей страстностью, ворвался даже в квартиру его и грозил лишить себя жизни, если не добьется благосклонности. – Мне очень жаль, – ответил он с улыбкой, – мне было бы очень приятно подарить вам благосклонность, но теперь ничего другого не остается, как исполнить ваш смертный приговор, потому что я… мужчина. * * * Зал уже значительно опустел, но она еще, по-видимому, совсем не думает собираться. Сквозь опущенные жалюзи уже забрезжило утро. Наконец-то прошелестел ее тяжелый шелк, струящийся вокруг нее и за ней потоком зеленых волн. Медленно, шаг за шагом подходит она, разговаривая с ним на ходу. Я совсем в эту минуту не существую для нее, она не дает себе даже труда приказать мне что-нибудь. – Плащ для мадам, – приказывает он, совершенно не подумав, конечно, помочь ей сам. Пока я надеваю на нее плащ, он стоит рядом с ней, скрестив руки. А она, пока я, стоя на коленях, надеваю ей меховые ботики, опирается слегка о его плечо и спрашивает: – Вы начали о нраве львицы? – Когда на льва, которого она избрала, с которым она живет, нападает другой, – продолжал свой рассказ грек, – львица спокойно ложится наземь и созерцает борьбу, и если ее супруг терпит поражение, она не приходит на помощь к нему – она равнодушно смотрит, как он истекает кровью в когтях своего противника, и следует за победителем, за сильнейшим. Такова природа женщины. |