Онлайн книга «Венера в мехах»
* * * И вот я снова здесь, насквозь промокший, вода струится ручьями с меня, я весь горю от стыда и лихорадочного жара. Негритянка передала мое письмо… я обречен, погиб – я весь во власти бессердечной, оскорбленной женщины. Ну пусть она убьет меня! Сам я не могу – жить дольше все же хочу. Хожу вокруг дома – вижу ее… Она стоит в галерее, перегнувшись через барьер, лицо ярко освещено солнцем, зеленые глаза сверкают. – Ты еще жив? – спрашивает она, не шевельнувшись. Я стою, безмолвно уронив голову на грудь. – Отдай мне мой кинжал, он тебе не может понадобиться. У тебя даже не хватает мужества лишить себя жизни. – У меня его нет, – говорю я, весь дрожа, потрясаемый ознобом. Она бегло окидывает меня надменным, насмешливым взглядом. – Вероятно, уронил его в Арно? – Она пожимает плечами. – Ну и пусть. Отчего же ты не уехал? Я что-то пробормотал, чего ни она, ни сам я не мог разобрать. – Ах, у тебя денег нет? На! – и невыразимо пренебрежительным движением она швырнула мне свой кошелек. Я не поднял его. Долго молчали мы оба. – Итак, ты уехать не хочешь? – Не могу. * * * Ванда едет кататься в парк без меня, бывает в театре без меня, принимает гостей, негритянка служит ей. Никто не зовет меня. Я слоняюсь без цели по саду, как собака, отбившаяся от хозяина. Лежу в кустах, смотрю на двух воробьев, дерущихся из-за зерна. Вдруг слышу шелест женского платья. Ванда проходит близко от меня в темном шелковом платье, целомудренно глухом до самого подбородка. С нею грек. Они оживленно разговаривают, но я не могу разобрать ни слова. Вот он топнул ногой так, что гравий разлетелся во все стороны, и взмахнул в воздухе хлыстом. Ванда вздрогнула. Не боится ли она, что он ее ударит? Так далеко у них зашло? * * * Он ушел от нее, она зовет его, он не слышит ее, не хочет слышать. Ванда печально поникла головой и опустилась на ближайшую каменную скамью. Долго сидит она, погруженная в думы. Я смотрю на нее почти со злорадством, наконец заставляю себя вскочить и с насмешливым видом подхожу к ней. Она вскакивает, Дрожа всем телом. – Я пришел только затем, чтобы поздравить вас и пожелать вам счастья… – говорю я с поклоном. – Я вижу, сударыня, вы нашли себе господина… – Да, слава Богу! Не нового раба – довольно с меня их! – господина! Женщине нужен господин, его она может боготворить. – И ты боготворишь его! – воскликнул я. – Этого грубого человека!.. – Я люблю его так, как еще никого никогда не любила! – Ванда!.. – крикнул я, сжав кулаки. Но тотчас же на глазах у меня выступили слезы. Порыв страсти охватил меня, сладостное безумие. – Хорошо… выбери его, возьми его в супруги, пусть он будет господином твоим… пусть! Но я хочу остаться твоим рабом, пока я жив… – Ты хочешь быть моим рабом – даже в таком случае? Что ж, это было бы пикантно. Боюсь только, что он этого не потерпит. – Он? – Да, он уже и теперь ревнует к тебе, – воскликнула она, – он к тебе! Он требовал, чтобы я немедленно отпустила тебя, и когда я сказала ему, кто ты… – Ты сказала ему… – в оцепенении повторил я. – Я все ему сказала! Рассказала всю историю наших отношений, все странности твои, все… и он… вместо того чтобы расхохотаться, рассердился… топнул ногой… – И погрозил ударить тебя? Ванда смотрела в землю и молчала. – Да, да, Ванда,– воскликнул я с горькой насмешкой, – ты боишься его! И, бросившись перед ней на колени, я говорил, взволнованно обнимая ее колени: – Ведь я ничего от тебя не хочу, ничего! Только быть всегда вблизи тебя, твоим рабом… твоей собакой я буду!.. – Знаешь, ты надоел мне…– апатично проговорила Ванда. Я вскочил. Сердце во мне разгорелось. – Это уже не жестокость, это – низость, пошлость! – сказал я, отчетливо и резко отчеканивая каждое слово. – Вы уже это сказали в своем письме,– отрезала она с гордым пожатием плеч. – Умному человеку не следует повторяться. Как ты со мной обращаешься! – не выдержал я. – Как назвать твое поведение?! – Я могла бы отхлестать тебя, – насмешливо протянула она. – Но на этот раз я предпочитаю ответить тебе не ударами хлыста, а словами убеждения. Ты никакого права не имеешь обвинять меня в чем-нибудь. Разве не была я всегда искренна с тобой? Не предостерегала ли я тебя много раз? Не любила ли я тебя глубоко, страстно? Разве я скрывала от тебя, что отдаваться мне так, так унижать себя предо мной опасно,– что я хочу сама покоряться? Но ты хотел быть моим рабом, моей игрушкой. Ты находил высочайшее наслаждение в том, чтобы чувствовать на себе пинки ног, удары хлыста высокомерной, жестокой женщины. Так чего же ты хочешь теперь? Во мне дремали опасные наклонности – ты первый их пробудил. Если я нахожу теперь удовольствие в том, чтобы мучить, оскорблять тебя,– виноват в этом ты один! Ты сделал меня такой, какова я теперь, и ты так малодушен, бесхарактерен и жалок, что обвиняешь меня. – Да, я виноват. Но я достаточно выстрадал все это. Оставь это теперь, довольно, прекрати жестокую игру! – Этого я и хочу, – сказала она, посмотрев на меня каким-то странным, неискренним взглядом. – Не доводи меня до крайности, Ванда! – нервно воскликнул я. – Ты видишь, теперь я снова мужчина. – Пожар, вспыхнувший в соломе!.. Забушует на мгновение и потухнет так же быстро, как и загорелся. Ты думаешь вернуть себе мое уважение, но ты мне только смешон. Если бы ты оказался тем, за кого я тебя приняла вначале,– человеком серьезным, глубоким, строгим,– я преданно любила бы тебя и сделалась бы твой женой. Женщине нужен такой муж, на которого она могла бы смотреть снизу вверх, а такого, который – как ты – добровольно подставляет спину, чтобы она могла поставить свои ноги на нее,– такого она берет, как занятную игрушку, и бросает прочь, когда он наскучит. – Попробуй только бросить меня! – насмешливо сказал я. – Бывают опасные игрушки… – Не выводи меня из себя! – воскликнула Ванда. Глаза ее сверкали, лицо покраснело. – Если ты не будешь больше моей, то пусть не будешь ничьей! – продолжал я глухим от ярости голосом. – Из какой это пьесы сцена? – издеваясь, спросила она. Потом, вся бледная от гнева, схватила меня за грудь. – Не выводи меня из себя! Я не жестока, но я сама не поручусь, до чего я способна дойти и сумею ли тогда удержаться в границах… |