Онлайн книга «Венера в мехах»
– Перестань, дитя… – Я так хочу! – Ванда! – Поди сюда, дай мне связать тебя… – она шаловливо пробежала через всю комнату. – Я хочу видеть тебя влюбленным – по-настоящему, понимаешь? Вот и веревки. Только сумею ли я еще? Она начала с того, что связала мне ноги, потом крепко прикрутила руки за спиной, потом связала меня по рукам, как преступника. – Вот так! – весело и удовлетворенно сказала она. – Пошевельнуться можешь еще? – Нет. – Отлично. Затем она сделала петлю из толстой веревки, набросила ее на меня через голову, сдвинула ее до самых бедер, потом плотно стянула петлю и привязала меня к колонне. Необъяснимый ужас охватил меня в эту минуту. – У меня такое чувство, точно мне предстоит казнь, – тихо сказал я. – Сегодня ты и должен хорошенько отведать хлыста! – воскликнула Ванда. – Тогда надень и меховую кофточку, прошу тебя. – Это удовольствие я могу доставить тебе, – ответила она, доставая кацавейку и, улыбаясь, надевая ее. Потом она сложила руки на груди и остановилась, глядя на меня полузакрытыми глазами. – Знаешь ты историю об осле Дионисия-тирана? – спросила она. – Помню, но смутно,– а что? – Один придворный изобрел для тирана Сиракузского новое орудие пытки – железного осла, в который запирался приговоренный к смерти и ставился на огромный пылающий костер. Когда железный осел накалялся и приговоренный начинал кричать в муках,– казалось, что ревет сам осел, так звучали изнутри его крики. Дионисий одарил изобретателя милостивой улыбкой и, чтобы тут же произвести опыт с его изобретением, приказал заключить в железного осла самого изобретателя, первым. История эта чрезвычайно поучительна. Ты привил мне эгоизм, высокомерие, жестокость – пусть же ты сделаешься первой жертвой своего злого дела. Теперь я действительно нахожу удовольствие в сознании своей власти, в злоупотреблении этой властью над человеком, одаренным умом, И чувством, и волей, как и я,– над мужчиной, который умственно ч физически сильнее меня, и в особенности, в особенности над Человеком, который любит меня. Любишь ты меня? – До безумия! – воскликнул я. – Тем лучше… Тем большее наслаждение доставит гебе! то, что я сейчас хочу сделать с тобой… – Но что с тобой? Я не понимаю тебя… В глазах твоих действительно блестит сегодня жестокость… и так изумительно, хороша ты… Совсем, совсем «Венера в мехах»… Ничего не ответив, Ванда обвила рукой мою шею и поцеловала меня. В этот миг меня снова охватил могучий, фанатический взрыв моей страсти. – Где же хлыст? – спросил я. Ванда засмеялась и отступила на два шага. – Так ты во что бы то ни стало хочешь хлыста? – воскликнула она, надменно закинув голову. – Да. В одно мгновенье лицо Ванды совершенно изменилось, точно исказилось гневом – на миг она мне даже показалась некрасивой. – В таком случае возьмите хлыст! – громко воскликнула она. И в ту же секунду раздвинулся полог ее кровати и показалась черная курчавая голова грека. Вначале я онемел, оцепенел. Положение было до омерзительности комично – я сам громко расхохотался бы, если бы оно не было в то же время так безумно печально, так позорно для меня. Это превосходило пределы моей фантазии. Дрожь пробежала у меня по спине, когда я увидел своего соперника в его высоких верховых сапогах, в узких белых рейтузах, в щегольской бархатной куртке… и взгляд мой остановился на его атлетической фигуре. – Вы в самом деле жестоки, – сказал он, обернувшись к Ванде. – Я только жажду наслаждений, – ответила она с неудержимым юмором. – Одно наслаждение – делать жизнь ценной. Кто наслаждается, тому тяжело расставаться с жизнью; кто страдает или терпит лишения, тот приветствует смерть, как друга. Но кто хочет наслаждаться, тот должен принимать жизнь весело,– в том смысле, как это понимали древние,– его не должно страшить наслаждение, взятое за счет страданий других, он никогда не должен знать жалости, он должен запрягать других, как животных, в свой экипаж, в свой плуг людей, чувствующих и жаждущих наслаждений, как и он сам, – превращать в своих рабов, без сожаления, без раскаяния эксплуатировать их на службе себе, для своего удовольствия, не считаясь с тем, не справляясь о том, хорошо ли они себя при этом чувствуют, не гибнут ли они. Всегда он должен помнить одно, одно твердить себе: если бы я так же был в их руках, как они в моих, они бы так же поступали со мной, и мне пришлось бы оплачивать их наслаждения своим потом, своей кровью, своей душой. Таков был мир древних. От века наслаждение и жестокость, свобода и рабство шли рука об руку. Люди, желающие жить подобно олимпийским богам, должны иметь рабов, которых они могут бросать в свои пруды, гладиаторов, которых они заставляют сражаться во время своих роскошных пиров, – и не принимать к сердцу, если на них при этом брызнет немного крови. Ее слова совершенно отрезвили меня. – Развяжи меня! – гневно крикнул я. – Разве вы не раб мой, не моя собственность? Не угодно ли, я покажу вам договор? – Развяжите меня! – громко и с угрозой крикнул я. – Иначе… – и я рванул веревки. – Может он вырваться, как вы думаете? Ведь он грозил убить меня. – Не беспокойтесь, – ответил грек, потрогав мои узлы. – Я закричу «на помощь»… – Никто не услышит вас, и никто не помешает мне снова глумиться над вашими священнейшими чувствами и легкомысленно играть вами…– говорила Ванда, повторяя с сатанинской насмешкой фразы из моего письма к ней. Находите вы меня в эту минуту только жестокой и безжалостной – или я готовлюсь сделать низость, пошлость! Говорите же. Любите вы меня еще или уже только ненавидите и презираете? Вот хлыст, возьмите…– она протянула его греку, быстро подошедшему ко мне. – Не смейте! – крикнул я, весь дрожа от негодования.– Вам я не позволю… – Это вам только кажется оттого, что на мне нет мехов…– с невозмутимой улыбкой проговорил грек и взял с кровати свою короткую соболью шубу. – Я от вас в восторге! – воскликнула Ванда, поцеловав его и помогая ему надеть шубу. – Вы хотите, чтобы я в самом деле избил его хлыстом? – Делайте с ним что хотите! – ответила она. – Животное! – закричал я, не помня себя. Грек окинул меня своим холодным взглядом тигра и взмахнул хлыстом, чтоб попробовать его, хлыст со свистом прорезал воздух, мускулы грека напряглись… а я был привязан, как Марсий, и вынужден был смотреть, как изловчался Аполлон сдирать с меня кожу… |