Онлайн книга «Любовник из Северного Китая»
|
— Она не была унижена, клянусь тебе. Мы даже смеялись вместе… — Над чем? — Над китайскими законами. И над моим отцом. — Моя мать любит смеяться… это у нее осталось от прежней жизни. — Да. Я сказал ей, что знаю от отца об отъезде ее сына. Я спросил ее, сколько денег ей нужно для этого. Она сказала мне: «двести пятьдесят пиастров». Китаец и девочка смеются. Потом девочка плачет, улыбаясь. А потом китаец перестает смеяться, смотрит на девочку и говорит: — Когда общаешься с твоей матерью, хочется любить тебя, любить ее дочь. Внезапно девочка начинает говорить совсем по-взрослому: — Надо дать ей побольше… Ведь на пароходе придется за все платить, если хочешь путешествовать по-человечески. За билеты-то заплачено, но это еще не все… а потом пойдут бесконечные траты: зимняя одежда, пансион, школа электриков, курсы Виоле. Он идет за пиджаком, который висит возле душа, достает из кармана кошелек: — Сколько нужно теперь?… Я принес только пятьсот пиастров. — Пятьсот пиастров, наверно, хватит. Он кладет конверт на стол. Она раздевается. Снимает платье рывком через голову. Он до сих пор не может без волнения смотреть на то, как она раздевается. — Что ты делаешь? — спрашивает он. Она говорит, что хочет еще раз принять душ. Потом добавляет, что она в общем-то довольна за мать. Говорит, что отдаст конверт Чанху, чтобы он его спрятал и никому не говорил, куда именно. Она считает, что нельзя отдавать деньги прямо матери, потому что тогда все они в самое ближайшее время окажутся у старшего брата. И мать будет несчастна. — Он украдет эти деньги или мать отдаст их ему сама? спрашивает китаец. — Какая разница… — Но Чанх сохранит деньги, ты уверена… — Уверена… Девочка приняла душ. Она снова одевается. Говорит, что хочет вернуться в пансион. — Почему? — Хочу побыть одной. — Нет. Ты останешься со мной. Мы поедем в бары к каналам, выпьем рисовой водки, съедим нем. [8] Там они превосходные, женщины сами их готовят, а водку привозят прямо из деревень. — А потом я смогу вернуться в пансион? — Нет. Она смеется: — Я все же вернусь. Потом. Он смеется вместе с ней. Маленькие бары вдоль каналов, водка и деревенский нем, перед этом никто не может устоять. И перед ночным портом тоже. Сначала они едут к транспортной конторе. В автомобиле он привлекает ее к себе. Хочет поцеловать. Она сопротивляется, потом сдается. Он полон любви к этой худенькой девочке, у которой почти нет груди, непредсказуемой, жестокой. Они останавливаются возле парохода, готового к отплытию. На его передней палубе — открытая танцплощадка. Белые женщины танцуют с офицерами. Они не накрашены. Это работницы порта, выглядят вполне прилично. Все танцуют молча, словно разговоры здесь запрещены. Танцоры серьезны, особенно женщины, которые танцуют почти профессионально и улыбаются, как монахини. Все довольны, из принципа. На женщинах светлые платья с едва заметным цветным узором. Такие сцены девочку всегда завораживают. Увидав пароход, она просит китайца остановиться, и, отодвинувшись от него, смотрит на бескровный палубный бал. Китаец не доволен этой паузой в их прогулке. Но в конце концов он всегда делает то, что хочет девочка. Девочка долго не могла понять, что же было для нее такого притягательного в этой сцене, не мог понять этого и китаец. Спустя много лет она вдруг вспомнила о ней: перед ней вновь возникла отчетливая картина бесцветных и бессловесных пар, танцующих на палубе, возникла, как сцена из ее же собственной книги, к которой она еще не приступала, но которую вынашивала в себе долгие годы, готовясь сесть за нее каждый день, каждое утро до того самого момента, когда память вдруг прояснилась, словно вырвалась наконец из дебрей ненаписанных книг. [9] Они проезжают через весь город, пораженный бессоницей, раздавленный ночной жарой. Ни дуновения ветерка. Девочка спит. Китаец слушает, как шофер поет маньчжурскую песню, грубоватую и нежную, то срывающуюся на крик, то переходящую в едва слышный шопот. Он относит ее на кровать. Гасит свет. Курит опиум в полумраке комнаты. Как обычно, по ночам до них доносится музыка, где-то вдалеке слышатся китайские песни. Потом, уже глубокой ночью — тихо-тихо звучит регтайм Дюка Эллингтона: перелетает через улицу, проникает в комнаты через закрытые двери. А потом еще позднее и совсем одинокий «Вальс-Отчаяние» из начала нашего романа. Кинотеатр «Эдем» в Сайгоне. Шофер остановил автомобиль возле лицея. Ждет, пока не закрывают входную дверь. Девочка не приходит. Он уезжает. Едет по улице Катина. Видит девочку, она с белым юношей, видимо, братом, и с очень красивым молодым туземцем, одетым так же, как и брат. Все трое выходят из кино. Шофер уезжают в Шолон предупредить хозяина. Китаец ждет в своей комнате. Шофер рассказывает ему о кинотеатре «Эдем». Китаец объясняет ему, что девочка часто ходит в кино, что она ему об этом говорила, а юноши, которых он видел вместе с ней, это Чанх, шофер его матери, и ее младший брат Пауло. Они едут к кино. Девочка стоит возле кинотеатра вместе с Чанхом и младшим братом. Направляется прямо к черному автомобилю, ничуть не смущена. Улыбается китайцу: — Все мое семейство приехало из Виньлонга… мы сходили в кино с Чанхом и Пауло. Я сказала им, что ты приглашаешь их в ресторан, в Шолон. Она смеется. Он тоже начинает смеяться. Страх проходит. Младший брат и Чанх здороваются с китайцем. Хотя младший брат вряд ли узнал китайца. Он смотрит на него удивленными глазами, как ребенок, и не понимает, почему китаец тоже так пристально смотрит на него. Он не помнит, что уже видел его в Садеке. А вот Чанх конечно же узнал его. Девочка говорит, что они смотрели фильм «Голубой ангел», и она пока не решила, понравился он ей или нет, скорее все-таки нет. Тем временем к кинотеатру подъезжает «ситроен-В 12»: в нем мать и старший брат. [10] |