Онлайн книга «Женщины»
|
Она показала мне свои лодыжки. Я сидел на краю кровати. – Я не могу с тобой остаться, Ди Ди… Она резко села и принялась меня колотить. Кулаки у нее были твердыми, как камни. Она отоваривала меня обеими руками. Я просто сидел, а она отвешивала плюхи. Мне попадало в бровь, в глаз, в лоб, по скулам. Один я даже поймал кадыком. – Ах ты сволочь! Сволочь, сволочь, сволочь! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! Я схватил ее за запястья. – Ладно, Ди Ди, хватит. – Она упала обратно на постель, а я встал и вышел вон, по коридору и наружу. Когда я вернулся, Лидия сидела в кресле. Лицо ее было темно. – Тебя долго не было. Посмотри мне в глаза. Ты ебал ее, правда? – Нет, неправда. – Тебя ужасно долго не было. Смотри, она поцарапала тебе лицо! – Говорю тебе, ничего не произошло. – Сними рубашку. Я хочу посмотреть на твою спину. – Ох, кончай это говно, Лидия. – Снимай рубашку и майку. Я снял. Она зашла мне за спину. – Что это за царапина у тебя на спине? – Какая еще царапина? – Вот здесь, длинная… женским ногтем. – Если она там есть, значит, ты ее и провела… – Хорошо. Я знаю, как можно проверить. – Как? – Марш в постель. – Хорошо! Экзамен я выдержал, но после подумал: а как мужчине проверить женщину на верность? Несправедливо, а? 21
Я все время получал письма от одной дамы, жившей где-то в миле от меня. Она подписывалась Николь. Она писала, что прочла несколько моих книг и они ей нравятся. Я ответил на одно письмо, и она откликнулась приглашением зайти. Однажды днем, ничего не сказав Лидии, я забрался в «фольк» и поехал. Квартира у Николь располагалась в аккурат над химчисткой на бульваре Санта-Моника. Дверь вела прямо с улицы, и сквозь стекло я разглядел лестницу наверх. Я позвонил. – Кто там? – донесся из маленького жестяного динамика женский голос. – Я Чинаски, – ответил я. Прозудел зуммер, и я толкнул дверь. Николь стояла на верхней площадке и смотрела вниз на меня. Культурное, чуть ли не трагическое лицо, а одета в длинное зеленое домашнее платье с низким вырезом спереди. Тело на вид казалось очень хорошим. Она смотрела на меня большими темно-карими глазами. Вокруг них собралось много-много мелких морщинок: может, от чрезмерного питья или слез. – Вы одна? – спросил я. – Да, – улыбнулась она, – поднимайтесь сюда. Я поднялся. Квартира была просторной, две спальни, очень немного мебели. Я заметил небольшой книжный шкаф и стойку с пластинками классики. Я сел на тахту. Она присела рядом. – Я только что закончила, – сказала она, – читать «Жизнь Пикассо». [8] На кофейном столике лежало несколько номеров «Ньюйоркера». – Вам чаю приготовить? – спросила Николь. – Я лучше схожу, возьму чего-нибудь выпить. – Не обязательно. У меня кое-что есть. – Что? – Хорошее красное вино пойдет? – Было б неплохо, – согласился я. Николь встала и ушла в кухню. Я смотрел, как она движется. Мне всегда нравились женщины в длинных платьях. Двигалась она грациозно. Судя по всему, в ней много класса. Она вернулась с двумя бокалами и бутылкой вина и разлила. Предложила мне «Бенсон-энд-Хеджес». Я закурил. – Вы читаете «Ньюйоркер»? – поинтересовалась она. – Они неплохие рассказы печатают. – Не согласен. – А что в них не так? – Образованные слишком. – А мне нравится. – Да ну, говно, – сказал я. Мы сидели, пили и курили. – Вам нравится моя квартира? – Да, славная. – Мне она отчасти напоминает квартиры, которые были у меня в Европе. Мне нравится пространство, свет. – В Европе, а? – Да, в Греции, в Италии… В Греции главным образом. – Париж? – О да, мне нравился Париж. Лондон – нет. Потом она рассказала о себе. Семья ее жила в Нью-Йорке. Отец был коммунистом, а мать – швеей в потогонной мастерской. Мать работала на передней машине, она была номер один, лучшей. Крутая и симпатичная. Николь училась сама по себе, выросла в Нью-Йорке, как-то повстречала известного врача, вышла замуж, прожила с ним десять лет, а затем развелась. Теперь она получала каких-то 400 долларов алиментов в месяц, а прожить на них трудновато. Квартира не по карману, однако слишком ей нравится, чтобы съезжать. – Ваш стиль, – сказала она мне, – он такой грубый. Как кувалда, но в нем есть юмор и нежность… – Ага, – сказал я. Я поставил стакан и посмотрел на нее. Взял ее подбородок в ладонь и притянул к себе, дав ей малюсенький поцелуй. Николь продолжала говорить. Она рассказывала довольно много интересных историй, некоторые я решил использовать сам – либо рассказами, либо стихами. Я наблюдал за ее грудями, когда она склонялась разливать. Как в кино, думал я, как, блядь, в каком-нибудь кино. Смешно даже. Такое ощущение, будто мы перед камерой. Мне нравилось. Лучше, чем ипподром, лучше, чем бокс. Мы всё пили. Николь откупорила новую бутылку. Рот у нее не закрывался. Ее легко было слушать. В каждой истории была мудрость, слышался смех. Николь производила на меня больше впечатления, чем понимала сама. Меня это слегка смущало. Мы вышли на веранду с бокалами и стали смотреть на дневной поток машин. Она говорила о Хаксли и Лоуренсе в Италии. Какое говно. Я сказал ей, что Кнут Гамсун – величайший писатель на свете. Она взглянула на меня, изумившись, что я про него слышал, потом согласилась. Мы поцеловались на веранде, а мне в ноздри лезли выхлопные газы с улицы под нами. Ее тело хорошо ощущалось рядом с моим. Я знал, что сразу мы ебаться не будем, но знал и то, что еще вернусь сюда. Николь тоже это знала. 22
Сестра Лидии Анжела приехала в город из Юты посмотреть на новый дом Лидии. Та уже заплатила первый взнос за небольшой домик, и ежемесячные платежи теперь были маленькими. Очень выгодная покупка. Человек, продавший дом, считал, что умрет, и продал его слишком уж дешево. Там были верхняя спальня для детей и неимоверно большой задний двор, полный деревьев и зарослей бамбука. Анжела была самой старшей из сестер, самой разумной, с самым хорошим телом и самым здравым смыслом. Она торговала недвижимостью. Но возникла проблема, куда Анжелу поселить. У нас места не было. Лидия предложила у Марвина. |