Онлайн книга «Женщины»
|
Я все пахал и пахал. Потом как будто в кость уткнулся. Ничего себе. Я сдался и скатился с нее. – Извини, – сказал я, – во мне, кажется, просто сегодня газу нет. Гертруда промолчала. Мы оба встали и оделись. Потом вышли в переднюю комнату и сели ждать Хильду. Мы пили и ждали. Хильда не торопилась. Долго, долго ждали. Наконец прибыла. – Привет, – сказал я. – Кто все эти черные люди в вашем районе? – спросила она. – Я не знаю, кто они такие. – Они сказали, что я могу зарабатывать две тысячи долларов в неделю. – Чем? – Они не сказали. Немецкие девчонки остались еще на 2 или 3 дня. Я продолжал натыкаться на этот левый поворот в Гертруде, даже когда бывал трезв. Хильда сказала, что она на «тампаксе», поэтому ничем помочь не может. В конце концов они собрали пожитки, и я посадил обеих к себе в машину. У них были большие полотняные сумки через плечо. Германские хиппи. Они показывали мне дорогу. Свернуть там, свернуть тут. Мы все выше и выше забирались в Голливудские Холмы. На богатую территорию въехали. Я уже и забыл, что некоторые живут довольно неплохо, пока большинство остальных жрет собственное говно на завтрак. Поживешь там, где живу я, – начнешь верить, что и все остальные места – как твоя задрота. – Вот здесь, – сказала Гертруда. «Фольк» остановился у начала длинного извилистого проезда. Где-то там, наверху, стоял дом – большой-большой дом со всеми делами внутри и вокруг, что только есть в таких домах. – Мы лучше отсюда пойдем пешком, – сказала Гертруда. – Конечно. Они вышли. Я развернул «фольксваген». Они стояли у входа и махали мне, их полотняные сумки свисали с плеч. Я помахал в ответ. Потом отъехал, поставил на нейтрал и начал планировать вниз с гор. 87
Меня попросили читать в знаменитом ночном клубе «Улан» на бульваре Голливуд. Я согласился читать два вечера. Оба раза нужно было выступать следом за рок-группой «Большое Изнасилование». Меня засасывала трясина шоу-бизнеса. На руках были лишние билеты, я позвонил Тэмми и спросил, не хочет ли она сходить. Она сказала, что да, поэтому в первый вечер я взял ее с собой. Заставил их открыть ей кредит. Мы сидели в баре, дожидаясь начала моего выступления. Выступление Тэмми походило на мое. Она быстренько набралась и расхаживала по всему бару, разговаривая с людьми. К тому времени, как мне пришла пора выходить, Тэмми уже заваливалась на столики. Я нашел ее брата и сказал: – Боже святый, да убери же ты ее отсюда, будь добр. Он вывел ее в ночь. Я тоже был пьян и позже совершенно забыл, что сам попросил ее увести. Чтение прошло нехорошо. Публика тащилась строго от рока, они не врубались в строчки и смыслы. Но кое в чем я и сам облажался. Иногда я просто выезжал на везении с рок-тусовками, а в тот вечер не вышло. Наверное, без Тэмми херово. Вернувшись домой, я набрал ее номер. Ответила мать. – Ваша дочь, – сообщил я, – ГНИДА! – Хэнк, я не желаю этого слушать. Она бросила трубку. На следующий вечер я отправился один. Сидел за столиком в баре и пил. К столику подошла пожилая женщина и с достоинством представилась. Она преподает английскую литературу и привела свою ученицу, маленькую пампушку по имени Нэнси Фриз. У Нэнси, судя по виду, была течка. Они хотели узнать, не соглашусь ли я ответить на несколько вопросов их класса. – Запуливайте. – Кто ваш любимый автор? – Фанте. – Кто? – Джон Фанте. «Спроси у праха». «Подожди до весны, Бандини». [18] – А где найти его книги? – Я нашел их в главной библиотеке, в центре. Угол Пятой и Олив, кажется? – А чем он вам нравится? – Абсолютной эмоцией. Очень храбрый человек. – А кто еще? – Селин. [19] – А почему? – Ему вырывали кишки, а он смеялся и их тоже смешил. Очень храбрый человек. – А вы верите в храбрость? – Мне она нравится во всех – в животных, птицах, рептилиях, людях. – А почему? – Почему? Мне от этого лучше. Тут все дело в стиле вопреки безысходности. – А Хемингуэй? – Нет. – А почему? – Слишком мрачен, слишком серьезен. Хороший писатель, прекрасные фразы. Но для него жизнь всегда была тотальной войной. Он никогда не давал воли, никогда не танцевал. Они закрыли тетрадки и испарились. Жалко. Я как раз собирался сказать, что настоящее влияние на меня оказали Гейбл, Кэгни, Богарт и Эррол Флинн. [20] Следующее, что помню, – я оказался за столиком с тремя симпатичными женщинами: Сарой, Кэсси и Деброй. Саре было 32, классная девка, хороший стиль и доброе сердце. Светло-рыжие волосы падали прямо вниз, а глаза дикие, слегка безумные. Кроме того, ее перегружало сострадание, вроде бы достаточно подлинное – очевидно, оно ей кое-чего стоило. Дебра – еврейка с большими карими глазами и щедрым ртом, густо заляпанным кроваво-красной помадой. Ее рот поблескивал и манил меня. Я навскидку определил, что ей где-то между 30 и 35: так выглядела моя мама в 1935 году (хотя мама была намного красивее). Кэсси была высока ростом, с длинными светлыми волосами, очень молода, дорого одета, модновата, хипова, «подрубалась», нервная, прекрасная. Она сидела ближе всех, сжимала мне руку и терлась бедром о мою ногу. Когда она сжала мне руку, я вдруг осознал, что ее ладонь гораздо шире моей. (Хоть я и крупный мужик, мне всегда неловко за свои маленькие руки. В период кабацких выебонов в Филадельфии я, тогда совсем юнец, быстро понял важность размера ладони. Поразительно, как я умудрялся тогда побеждать в 30 процентах драк.) Как бы то ни было, Кэсси чувствовала, что обходит остальных двух, а я не был в этом уверен, но смирился. Потом надо было читать, и вечер сложился удачнее. Толпа та же самая, но мозги мои занимала работа. Между тем толпа теплела все больше, дичала и воодушевлялась. Иногда зажигалось от них, иногда – от меня, обычно – последнее. Как будто залазишь на призовой ринг: надо чувствовать, будто им что-то должен, иначе тебе тут не место. Я парировал, срезал и финтил, а в последнем раунде раскрылся по-настоящему и вырубил рефери. Спектакль есть спектакль. Поскольку я набомбился предыдущей ночью, со стороны мой успех наверняка выглядел странно. Не передать, как странно было мне самому. |