Онлайн книга «Пластиглаз»
|
Ленка хочет что-то сказать, но я выбегаю во двор. Чуть не сталкиваюсь с Рашидом. В штанах противный холодок. Ноги подрагивают в коленях. – Где тебя носят? – хмурится Рашид и внимательно смотрит на меня. – Ты чего такой заполошный? Я не знаю, что сказать. Рашид кивком зовёт за ним. Оглядываюсь. Свидетелей позора нет. Только Степан Николаич, брезгливо нюхающий деревянные ящики у помойки, вдруг смотрит на меня и щурит глаза. – Я сейчас... в туалет только... Рашид уходит в мясной отдел. Я запираюсь в туалете бакалейного – он самый светлый и там всегда есть туалетная бумага. Спустив штаны с трусами до колен, оттираю, как могу, следы любовной утехи. В молочный решаю больше ни ногой, в Ленкину смену. А скоро и практике конец, и сюда вообще больше не зайду никогда. Выхожу во двор, закуриваю, и смотрю на небо. Оно в пятнах и разводах облаков, как в засохшей малафье. К Наташке не пойду сегодня. Перехотелось... У Рашида, согнав Витю-Зверя с его стула, восседает Лауреат. Витя в позе раненого Пушкина спит рядом, на ватниках. На Лауреате небольшая фетровая шляпа, сдвинутая на затылок, и галстук цвета насморка. Во рту - неизменная сигарета. Лауреат травит очередной анекдот. Сигарета подпрыгивает в такт словам. За спиной водилы крутит туда-сюда своим пропеллером вентилятор «Апшерон». Табачный дым подхватывается ветром, рвется на клочки, размазывается в воздухе. – В общем, сидят американец-цээрушник и наш из кагэбэ в баре, выпивают. Ну, приняли хорошо. Начистоту решили. Американец такой: «Слушай, Иван, ведь «Челленджер» - ваша работа? Только по-честному?» Ну, наш помялся... «А, ладно, признаюсь – наша». Ну, выпили ещё. Наш и говорит: «Джон, а вот признайся, Чернобыль – ваших рук дело?» Тот: «Да ты что, Ваня, нет конечно! Да разве б мы посмели...» Наш ему: «Вот ведь вы какие... я тебе как на духу, а ты...» А цээрушник: «Ваня, друг мой! Матерью клянусь – нет. Школьная реформа – наших рук дело, а Чернобыль – нет!» Ыыххых-хы-хы-ыы-кхэ-хэхекхар... Смех Лауреата переходит в зятяжной кашель. Витя-Зверь вздрагивает, приоткрывает щелочки глаз и вздохнув, поворачивается ко всем задом. Хафиз занят своим обычным делом – точит ножи. На его голове белая шапочка, маленькая, похожая на тюбетейку. Он, как всегда, не обращает на происходящее никакого внимания. Что-то бормочет по-татарски. Весь в себе. Сегодня – пятница, вспоминаю я. Особый день для татар. – Дай руку, - протягивает мне свою Рашид. Я мешкаю. Вроде как здоровались уже... Но руку, конечно, протягиваю. – Сожми крепче! – командует Рашид. Жму. – Крепче! Наши сцепленные руки начинают раскачиваться. Я стараюсь изо всех сил, но недавняя слабость, мне кажется, всё еще мешает. Рашид высвобождает руку и усаживается на край стола. – Значит так... – растопыривает он передо мной ладонь. – Ты давишь, как и все остальные, вот этим... Рашид двигает пальцами на манер крабьей клешни. Между указательным и большим пальцем вздувается бугорок мышцы. – Но настоящая сила кисти – совсем в других пальцах. Мизинец и средний. Большой и указательный – стабилизаторы. Придерживают и направляют. А хват – вот тут. Будут пальцы сильные – любому руку оторвёшь. Кость перерубишь с одного удара, с твоими-то рычагами. Рашид явно знает, о чём говорит. Я видел не раз, как он легко укладывал «на руках» Ромку. Что левой, что правой. Витя-Зверь громко пердит. – Не, ну ты охренел совсем, а? – возмущается Рашид. – Ну, с утра пораньше тут мух потравить решил, с нами вместе... Мясник вскакивает со стола, подбегает к подсобнику и пинает его. Витя верещит напуганным хряком. Кряхтя, преворачивается на другой бок, скатывается с ватников. Как огромный чёрный жук, барахтается на полу. Живот мешает ему подняться. Лауреат ржёт в голос, на пару с Рашидом. Даже хмурый Хафиз перестаёт бубнить и неожиданно улыбается. Витя усаживается на полу. Отряхивает коленки. – Рашид, а покажи малому, - кивает он на меня, - «копеечку», а? Давно не показывал ведь. Слабо, а? Рашид морщится: – Витюня, ты меня на слабо не бери. Лауреат оживляется: – А что, «копеечка» вещь хорошая! Ставлю пузырь «Зубровки» - в этот раз не получится! Я не понимаю, о чём весь этот разговор. Рашид чешет подбородок. – Ну, разве что в педагогических целях... Жертве школьной реформы... – подмигивает он мне. – В качестве наглядного пособия. Да и «Зубровка» не помешает лишняя. Тащи! Это уже Лауреату. Тот неожиданно резво поднимается со стула и деловито семенит к ступенькам. Оборачивается: – Ящик «жигуля», если проиграешь? Рашид пожимает плечами. Кивает. Лауреат взбегает по ступенькам. Скрипит и захлопывается за ним дверь. Витя-Зверь встаёт с пола и с озабоченным видом ухватывается за металлический стол. С жутким скрежетом отодвигает его от стены. Зачем-то протирает подолом халата уголок. Проверяет на шаткость сам стол. Роется за шкафчиками, достаёт кусок картона. Подкладывает под одну из ножек. Хафиз качает головой: – Апять инстрюмент портить будиш... Как мальчишька какой, как камсамолис... У Хафиза какое-то особое, трепетное отношение к остроте ножей и топоров. Иногда мне кажется, что его бормотание – ни что иное, как тайный разговор между ним и орудием труда. Рашид берётся за топор, проводит ногтём большого пальца по лезвию. Одобрительно цокает. Снова скрипит дверь. Появляется тяжело дышащий Лауреат, за ним – Ромка и Слава. Несколько продавщиц заглядывают в дверной проём, но не спускаются. Ленки среди них, слава богу, нет. – Ну чего... цирк, что ли... – ворчит, больше для вида, Рашид. – Растрепал уже всем... Лауреат довольно лыбится, лезет во внутренний карман пиджака и показывает горлышко бутылки. Ромка и Слава заинтересованно смотрят на поигрывающего топором Рашида. Тот неожиданно хмурится. Потом принимает от Вити-Зверя услужливо протянутую копейку Кладёт её цифрой вверх на уголок стола. Каменеет лицом. Все замолкают. Рашид пальцем левой руки прижимает монету за самый краешек к столу. |