Онлайн книга «Пластиглаз»
|
Иногда его задевали плечом или просто отталкивали в сторону. Петрович лишь извинялся, кивал головой и бормотал что-то под нос, пожёвывая, по привычке, губами. Наконец, подошёл к заляпанной стойке с освещённой витриной. Отстоял небольшую очередь и оказался перед буфетчицей - толстой раздражённой тёткой в очках и кокошнике. – Слушаю, - опершись мощными руками о стойку и глядя в сторону, процедила она. Петрович заискивающе улыбнулся: – Доченька... Мне бы это... Сын у меня... Буфетчица, блестнув очками, взглянула на Петровича. – Что заказываете? Петрович стянул с головы шапку. Сунул её подмышку. Полез во внутренний карман. – Тридцать два исполнилось в марте бы... Сыночке моему... Витюшке... Да вот, глянь-ка, доча, какой Витенька был у меня... Нащупал пенсионное, выудил его из кармана, достал всё ещё влажную фотографию и протянул её буфетчице. Та отвела его руку в сторону: – Мужчина, вы не один у меня. Очередь не задерживайте. Что брать будете?.. – Дед, ну чё ты непонятливый такой? Не держи людей. Труба горит и водка стынет! Бери и отваливай! - сипло пролаяли ему над самым ухом. От испуга Петрович засуетился, выронил шапку, нагнулся, поднял её, уже совершенно грязную. Торопливо спрятал фотографию и положил на треснутое блюдечко перед собой сто рублей: – Мне помянуть бы... Витюшку-то... Беленькой, подешевле что, грамм сто... Давай, доча, сто пятьдесят сразу... И бутербродик какой, если есть... – С сёмгой, с ветчиной, с сельдью и сыром, - с ненавистью уже произнесла буфетчица. – С селёдочкой, хорошо, давайте, - согласно закивал Петрович. Получив белый пластиковый стаканчик с отдающей ацетоном «Завалинкой» и завёрнутый в тонкую плёнку бутерброд, Петрович отошёл от стойки и оглядел зал. За половиной из дюжины столиков кафешки переминались, горланя и размахивая руками, хозяева местного рынка - одетые во всё чёрное, черноволосые, черноглазые и черноусые хачики. К этим Петровичу идти не хотелось, и он подошёл, бочком как-то, к столику у ближней стены. За ним, разделённые между собой бутылкой «Гжелки», стояли двое приличного, как показалось Петровичу, вида парней. – Не помешаю, ребят? - Петрович вопросительно кивнул на их столик и сделал своим стаканом чокающий жест. - Сына помянуть моего не откажете? Умер он у меня. Парни переглянулись. Один пожал плечами. Другой замахал ладонью, словно отгоняя стаю мелких назойливых мушек. – Иди, иди, отец, других себе найди. У нас дело, ты не обижайся... Разговор важный. Петрович понимающе закивал. Отошёл, опять же, бочком. Побродил по залу. Отыскал у окна пустой столик, высокий, чуть ли ему не по подбородок. Поставил стаканчик, развернул, пачкая маслом пальцы, закуску. Глянул в снежную темень за окном, но увидел лишь своё отражение. «Я ли это?» - вдруг подумал Петрович. Шагнул поближе к окну. Холодея, вгляделся в своё совершенно незнакомое лицо. Вспомнился почему-то жалобный стон автобусной «гармошки», и Петровичу вдруг нестерпимо, до ломоты в груди, захотелось набрать полные лёгкие горького воздуха забегаловки и, заполнив всё собою, издать громкий, глубокий и печальный крик умирающего кита. Петрович прижался морщинистым лбом к стеклу. Отражение надвинулось на него и исчезло. Теперь он мог разглядеть заснеженный проспект с осторожно ползущими автомобилями и тёмными фигурками пешеходов. Видимо, похолодало, снег уже не таял так быстро, но соляные лужи на тротуаре были по прежнему огромны и глубоки. Широко расставляя ноги и поднимаясь на цыпочки, прохожие пробирались к метро. Заиграла музыка. Не из радио, из памяти своей, давно уже никудышной, услышал вдруг Петрович что-то до боли знакомое. Отяжелело, заворочалось беспокойно сердце, вспоминая незатейливый детский мотив... Утренник в садике... Баянист... Витенька в белой рубашке... Петрович, молодой, в костюме и галстуке... Рядом Надя... «Пусь бегут ниукузе, писиходы па узям...» - пропел в его ушах тонким голоском Витя и пропал в гомоне зала. Петрович отошёл от окна. Отпил половину стакана и принялся жевать подсохшую селёдку. Глаза заволокло пеленой и пощипывало. В тепле Петрович быстро захмелел. Отпил ещё половинку от половины. Визгливая речь хачиков перемешалась со стонами очередной певицы, слилась в один негромкий уже и монотонный звук. – Не занято, батя? - услышал Петрович совсем рядом весёлый голос и, вздрогнув, очнулся. У столика его стоял круглолицый курносый мужик лет пятидесяти, в мокрой блестящей кожанке и шерстяной кепке. Перед собой на подносе мужик держал два стакана пива и тарелку креветок. Петрович несколько раз моргнул. Не дожидаясь ответа, мужик расположился за столиком, с наслаждением отпил из стакана, выудил пальцами из тарелки креветку покрупней, и, выдирая ей ножки, заговорил, будто продолжая прерванный разговор: – Въехал он мне в правую бочину, обе двери вмял. Стойки поехали. Я ему, понял, батя, говорю: «Ты, говорю, козёл, ездить научись зимой, а потом за руль садись!» Теперь по суду с него ждать придётся. «Страховка, страховка!..»- передразнил кого-то мужик и подмигнул Петровичу: - А ты чего невесёлый такой, а, батянь? Петрович смущённо кашлянул. – Сын у меня погиб. В армии. Мужик сделал ещё несколько глотков. Кивнул: – Это плохо. Сочувствую, батя. Крепись, - пальцы мужика проворно расправлялись с темноглазыми ракообразными. – И главное, волокиты теперь - это что-то!.. Нет, чтобы всё сразу, по совести решить. Виноват - признай, что нарушил, и заплати. Сервис денег-то сразу требует. А теперь вон я, на метро второй день рассекаю. – Жениться даже не успел. Всё говорил, вернусь из Чечни этой проклятой, денег привезу, заживём... А оно вишь как получилось...- посмотрел на собеседника Петрович. Мужик вздохнул и допил первый стакан. – Народу, конечно, мы в этой Чечне положили... - сказал он, отрыгивая в кулак. - О, щас прикол будет! - поднял вверх палец и замер лицом, весь превратившись во внимание. – Есть ещё порох в пороховницах и ягоды в ягодицах! - прокричал нахальный голос из угловой колонки. - Рекламная служба «Русского радио». Телефон... Мужик явно разочаровался: – Да это я уже сто раз слышал! Новое есть у них что-нибудь, или как? Сердито отпил из второго стакана. Вновь принялся за креветок. – Так он у тебя воевал, значит? - двигая блестящими губами, поинтересовался мужик. – Кто? - не понял Петрович. Мужик удивился: – Как кто? Ну, сын твой? Воевал там? Петрович радостно закивал. Придвинулся к мужику, доверительно взял его за рукав, заговорил, торопясь и сбиваясь: |