Онлайн книга «Шанхай. Любовь подонка»
|
Девица отодвигает край занавески, приглашая рукой: проходите, пожалуйста. Я прохожу во внутреннюю комнату, такую же крохотную, как и зал. Три кушетки. Укладываюсь на одну из них. Бутылку ставлю у изголовья. Звенят кольца еще одной шторы, у стены – девка огораживает нашу кушетку. Усаживается сбоку и задирает мне футболку. – Подожди… Я поднимаю голову, стягиваю с себя шнур с браслетом. Прячу в карман. – Теперь можно. Вид у массажистки усталый, словно у врача в поликлинике. Я бы не удивился, если бы сейчас в ее руках появился стетоскоп и она начала бы слушать мои легкие, командуя: «Дышите. Не дышите». Но лжеврачиха механически пощипывает мои соски, покручивает их, будто настраивая приемник. Взгляд у нее пустой, как у молодой собаки. – Тебя как зовут? – спрашиваю, хотя мне совершенно безразлично, что она скажет. Она что-то отвечает, но я не слушаю и не могу повторить ее имя. Затем следует традиционное: – С двумя девушками не хочешь массаж? – Нет. Они мне не нравятся, некрасивые слишком. С тобой хочу. Кивает, продолжая массаж. Одной рукой тянется к брюкам. Нащупывает сквозь ткань мой член и принимается поглаживать, сжимая и разжимая пальцы. Член лежит безмятежно, и не думая заинтересоваться происходящим. Девица расстегивает пуговицу на брюках, вжикает молнией и проворно запускает прохладную руку внутрь. Ухватив крайнюю плоть, теребит и подергивает, вытянув губы трубочкой и эротично сопя. Я приподнимаюсь и кладу руку на ее грудь, мягкую и большую – особенно для китаянки. Снимаю бретельки платья с ее плеч. Грудь плюхается мне в ладонь, и какое-то время я с видом мясника, оценивающего отруб, держу ее на весу. Разглядываю крупный темный сосок, поглаживаю его большим пальцем. Но так держать руку неудобно, и я утомленно ложусь обратно. В ушах начинает звенеть. Пробую закрыть глаза, но тут же начинает кружиться голова. Как бы ни проблеваться… – Туалет… – слабо говорю я. – Что? – Туалет есть у вас? – Сейчас? – Да. Поправляет платье, закрывая грудь. Отодвигает штору. Показывает на узкую лестницу наверх. – На втором этаже. Застегиваю ширинку. По-стариковски кряхтя, свешиваю ноги с кушетки. Едва пролезаю в лестничную щель. Ступеньки шириной с ладонь, не больше. Темно, как в жопе у негра. Наконец появляется полоска света, я толкаю хлипкую дверь и замираю. Туалет – узкий вертикальный пенал с дырой-очком посреди кафельного пола. Бугристая и облезлая труба, с вентилем и резиновым шлангом. Очевидно, по совместительству, это еще и душевая кабинка. Голая лампочка тускло освещает неприхотливый санузел. Возле самой двери – розовый тазик с замоченным бельем. Я смотрю на жалкие кружева цвета бульонной накипи и едва успеваю повернуться в сторону «унитаза». Горький пенистый коктейль из пива и настойки полынных трав вырывается из меня, частично попадая в дыру. Все остальное разлетается куда придется, даже на мои кроссовки. Как человеку интеллигентному, мне немного стыдно. Трогать вентиль и шланг не решаюсь, просто вытираю рот многострадальной футболкой и выбираюсь из гадюшника. Осторожно спускаюсь, боком, по-альпинистски. Девка стоит возле двери в зал. Отодвинула занавеску, смотрит телевизор. Слышен свист рассекаемого воздуха и звон мечей. Принцесса смолкла – или убежала, или злодеи уже коварно убили ее. Я откашливаюсь. Оборачивается. – Пожалуй, я пойду. В другой раз… Пожимает плечами. Лезу в карман и достаю пару десяток. – Пятьдесят, – качает головой девица. Свист мечей сменяется музыкой и сладкоголосым женским пением. Пение прерывается выстрелами и полицейской сиреной. – Это если хорошо, – возражаю мягко. – А мне что-то не очень. – Давай, ложись. Я закончу. Кивает на кушетку. – Нет, не хочу. Устал. Двадцать, за труды, и я пойду. Она что-то говорит в зал громким голосом. Я не понимаю ни слова. Из зала отвечают сразу несколько голосов, и среди них – один мужской, что мне сильно не нравится. Кажется, влип. Отступаю вглубь комнаты. В голове – мутный туман и сумерки сознания. В теле – разбитость и слабость. Можно сдаться – пусть пыхтит, хоть до утра, если такая настырная. Вспоминаю упорного таксиста, готового обосраться прямо в машине, но вперед доставить клиента на место. Можно разбежаться, растолкать всех и рвануть к дверям, а если мужик попробует встрянуть – заехать кулаком. Уж куда-нибудь да попаду. Боец из меня сейчас неважный, но в росте и весе, правда, на моей стороне, в этом-то я уверен, даже не видя противника. Хотя печальный опыт битвы с обезьяной попрошайки показывает – не всегда они помогают, рост и вес… На ноге до сих пор мелкие белые шрамы от зубов той сраной мартышки. «Бутылка! – вспоминаю, чуть ли не с криком радости. – Бутылка!» Бренди по-прежнему стоит у стены возле кушетки. По форме бутыль напоминает винную – длинное конусовидное тельце и удобное, если взяться за него рукой, горлышко. Давно уже не булыжник – оружие пролетариата. Я подхватываю пузырь. Пока за шторой слышатся раздраженные возгласы, свинчиваю пробку и припадаю к горлышку. Для куражу и чтобы не жалеть, когда разобью. Выпятив подбородок, выхожу в зал. Стараюсь излучать агрессию. Насупясь на манер обезьяньего самца-доминанта, разглядываю враждебный мир исподлобья. Среди все тех же девиц сидит на диване, разведя в стороны полные ноги в синих семейных трусах, лысый китаец лет сорока-пятидесяти. Кроме трусов, тапочек и грязной майки, на мужике ничего нет. В одной руке – сигарета, в другой – пульт от телевизора. На экране полицейский с мужественными чертами лица строго отчитывает типа в очках и костюме – близнеца давешнего сутенера… На меня никто не обращает внимания. Я начинаю догадываться. Причина воплей – вторжение этого мужика и захват им пульта. Кто он – хозяин или обычный клиент – непонятно, но женская часть, лишенная любимого сериала, визгливо костерит наглого захватчика. Под шумок я мямлю «до свидания» и вываливаюсь на улицу, сэкономив двадцатку. Ночь. Улица. Фонарь. Массажня. Я вдыхаю свежий – после затхлого салона – шанхайский ночной воздух. Достаю из кармана браслет на шнурке, надеваю, убираю под футболку. В домах почти нигде не горит свет, видна лишь пара тусклых окошек. |