Книга Кадиллак-Бич, страница 4 – Тим Дорси

— Да не бойтесь! Я пошутил! Господи! Бродяги потянулись назад.

— Конечно, откуда вам знать, что у парня из Чаттахучи на уме?

Бродяги встали.

— На этот раз я пошутил, — сказал Серж. Они сели. — А вы уверены?

Бродяги бросились бежать, нелепо петляя.

— Мужики! Да это шутка! Я думал, кто-нибудь из вас способен уловить иронию!.. — Серж встал и сложил ладони рупором. — Я просто прикалывался! Немного надул вас!.. Или нет? Ха-ха-ха-ха!

Со стороны зарослей в дальнем конце лагеря раздался хруст. На поляну ворвались люди.

— Он здесь! Это он мне угрожал! — кричал водитель «исудзу».

— А-ха! — Серж вскочил и бросился было бежать, но несколько копов быстро уложили его лицом вниз.

Серж повернул голову и выплюнул землю изо рта.

— Предсказываю тебе: скоро ты будешь сидеть охранником в «Данкин донатс» [1] .

Высокая рыжеволосая дама-психиатр в очках в тонкой оправе и консервативном сером костюме постукивала карандашом по столу. Она посмотрела на неработающие часы на стене, покрытой пятнадцатью слоями высокопрочного латекса, потом на человека, сидящего напротив.

— Знаешь, молчание тоже о многом говорит, — сказала она. — И обычно не приводит ни к чему хорошему.

Серж в своей бежевой смирительной рубашке покачивался взад-вперед и что-то мурлыкал.

— Полагаю, ты недоволен, что снова попал в Чаттахучи, — продолжила доктор. — Вполне естественно.

Серж замурлыкал громче.

— Держу пари, ты разозлился на весь свет. Поделись своими чувствами со мной.

— Да не злюсь я.

— Нет, злишься.

— В жизни не чувствовал себя счастливее.

— Первый шаг — это признать, что протестуешь.

— Ничего подобного.

— Это протест.

— Вам кажется.

— Вовсе нет. Ты сидишь в смирительной рубашке, вынужден разговаривать с тем, кого открыто ненавидишь. Все заметно по твоим телодвижениям.

— Это из-за покроя одежды. Я просил снять ее с меня.

— Почему ты не признаешься, что злишься?

— Потому что я не злюсь, — ответил Серж. Он посмотрел на дипломы на стене. Алике Дорр. — Что это за написание — «Алике»?

— Мать решила назвать меня через «и», чтобы имя звучало женственнее, но эффект оказался противоположным. Я постоянно получаю кучу разной макулатуры из мужских журналов.

— Это вас раздражает? — спросил Серж.

— Интересно, — сказала доктор и начала что-то записывать.

— Вы не могли бы перестать?

— Если признаешь, что твои настоящие чувства…

— Послушайте, я представляю, что с вашей точки зрения мое положение не особенно радужное. Но я принадлежу к тому типу людей, которые видят стакан наполовину полным, а не пустым. Мне отпущена определенная доля здоровья, существует немало книг, которые я все еще хочу прочитать. Я ничего не могу поделать с тем, что от природы у меня хороший, положительный заряд. Даже находясь в бездействии, я исключительно бодр и жизнерадостен.

— Ты лжешь самому себе.

— Клянусь Богом, я говорю чистую правду. Так устроен мой разум. Каждую секунду, пока я еще жив, меня будто шарахает молнией: «Твою мать! Я все еще дышу! Великий день!» А в вашей книге написано, что именно это — проявление болезни?

— Нет, больным тебя делает клиническая жестокость.

— Я уже объяснял. Некоторые люди просто не подчиняются правилам, неуважительно относятся к социальным обязательствам.

— Поэтому их нужно избивать?

Серж ухмыльнулся.

— Но в такие моменты я чувствую себя счастливым. Доктор еще что-то записала.

— А что, лучше, если бы я злился, когда бью их? Вы бы отпустили меня раньше?

— А как насчет того, чтобы вообще не применять насилия?

— О, конечно, это вариант!

Некоторое время она продолжала делать записи, потом подняла глаза.

— Ты кого-нибудь убивал?

— Мое дело — знать, ваше — выяснить.

— Скрытность может сработать против тебя. Продлить пребывание здесь.

— Ничего, справлюсь.

— Почему ты отказываешься пойти на контакт?

— Потому что в прошлый раз я вам поверил и открылся. И, к своему удивлению, узнал, что выписка задерживается на неопределенное время, а вы тут же принялись колоть мне всякую дрянь, от которой мозги растеклись, как медовые соты. Почему-то возникло ощущение, будто я оказался в Испании.

— У тебя химический дисбаланс.

— Просто я самолюбив.

— Тебе не за что винить себя.

— А я и не виню.

— Болезнь вызвана наследственными факторами. У твоего деда было то же самое, долгая история диссоциативного поведения. У меня здесь его документы…

— Давайте вернемся к нашему делу.

— Тебе не нравится говорить о деде, что ли? Серж отвел взгляд и присвистнул.

— Наверное, потому что он покончил с собой?

— Он не совершал самоубийства!

— Опять ты злишься.

— «Солнце светит мне… в пасмурный день…»

— А что, если он умер в результате несчастного случая?

— Ничего подобного. Его убили. И в один прекрасный день я узнаю, чьих это рук дело.

— Следовательно, ты так и копишь в себе ненависть? И планируешь выплеснуть ее на человека, которого заподозришь в убийстве…

— Я не стану посылать бомбы в посылке «Конфеты-почтой», если вы это имеете в виду.

Доктор снова опустила глаза на коричневую папку.

— Во время нашей последней встречи ты сказал, что смерть деда как-то связана с пропавшими драгоценными камнями?

— Не могу утверждать, что знаю наверняка. Но когда-нибудь докопаюсь до правды. Если только удастся напасть на след бриллиантов, уверен, он приведет меня к убийце. Я решил: как только выберусь отсюда, создам комиссию из самых авторитетных экспертов и начну далеко идущее расследование. Естественно, я буду единственным членом комиссии. Ненавижу шумные компании.

— Кое-что из дела твоего деда: навязчивая идея, связанная с поддельными драгоценными камнями. Очень любопытно — такая же мания.

— Вы никогда не слышали об ограблении Музея естественной истории в 1964 году? Мэрфи-Серфер и «Звезда Индии»?

Психиатр покачала головой, не отрываясь от конспектирования чего-то важного.