Книга Жираф Джим, страница 7 – Дарен Кинг

Джим молчит. Ходит кругами с задумчивым видом, с каждым разом сужая круги. Не самый легкий маневр для жирафа, но, как я уже говорил, Джим наделен сверхъестественными способностями. Наконец он откашливается, прочищая свое длинное горло — процесс обстоятельный и долгий, — и говорит:

— С тобой бывает такое: пытаешься вспомнить слово, а слово не вспоминается?

Я подправляю наклон своего высокотехнологичного кресла, повышая комфортность процесса сидения на восемь с половиной процентов.

— Тебе помочь?

Он снова впадает в задумчивость, впрочем, на этот раз ненадолго. Потом говорит:

— Как называется эта штука, ну, когда машут флажками?

— Коронация.

— Нет, не настолько сентиментально. Скажем, кто-то пытается посадить самолет, а другой кто-то на взлетно-посадочной полосе сигналит пилоту флажками, что у него отвалилось одно крыло.

— Семафор, — говорю я, проявляя блестящую эрудицию. — Способ зрительной сигнализации для передачи сообщений посредством двух флажков. Хотя можно и без флажков, просто руками. — И к удивлению Джима, я ему демонстрирую, как это делается. Он зачарованно смотрит, как я семафорю фразу: «Жирафы-призраки — дураки».

— Семафор, точно. — Он кивает с довольным видом. Потом трясет головой. — Но это не то. Очень похоже, но все же не то. Мне нужно что-то такое… связанное с поэзией.

— Даже и не пытайся передавать семафором стихи. В такой передаче теряются все тонкости, все настроение, все нюансы.

— Я имею в виду, что, когда сочиняешь стихи, они вроде бы об одном, но на самом-то деле они о другом.

— Метафора.

Лицо Джима вдруг озаряется, причем в прямом смысле слова: заливая всю комнату теплым желтым сиянием. Надо кормить его флуоксетином [2] . Для экономии электроэнергии.

— Да, Спек. Оно самое. Метафора.

— На самом деле, Джим, я никогда бы не подумал, что ты поэт.

— А я здесь при чем? — удивляется Джим, отметая всякие сентиментальные поползновения решительным взмахом хвоста. — Я хотел сказать, что кассета — как раз метафора, и то, что ты видел, нельзя понимать брутально.

— Буквально.

— То, что ты видел, нельзя понимать буквально.

Я киваю.

— А как это следует понимать?

Джим шумно втягивает носом воздух, собирается с мыслями.

— Твоя жена, безусловно, придет проводить тебя в последний путь, но ее мысли будут заняты совсем другим.

— Ну хорошо. Давай предположим. В качестве аргумента в дискуссии. Что я буду в точности следовать твоим советам. Буду чаше бывать на воздухе. Всячески развлекаться. Заниматься с женой всяким сексом. С выключенным телевизором. Я все сделаю, как ты скажешь, и тем самым предотвращу смерть от сердечного приступа. А что будет с тобой? — Я встаю на колени перед старым видаком серебристого цвета и вынимаю кассету. — В смысле, чем ты займешься потом? Отправишься спасать кого-то еще? Или вернешься обратно на свои жирафьи небеса?

Джим прищуривает один глаз.

— Никаких сантиментов с розовыми соплями. Меня поймают, устроят облаву. А потом просто пристрелят.

Я отдаю ему пленку.

— За что?

— Зато, что пустился в бега.

— Да, сурово. Нельзя так с животными, — говорю я в защиту жирафа-призрака. — Ты себе умираешь, можно сказать, никого не трогаешь, а тебя — раз и пристрелят. А еще говорят: не пинайте дохлое млекопитающее.

— Да нет, это даже и к лучшему. — Он швыряет кассету на диван. — Завершатся мои мучения. Пуля промеж глаз — и все кончится. А то это паршивое существование в пограничной сумеречной зоне меня достало.

— Но как можно застрелить бесплотное существо?

— Большой, нехреновой такой пулей.

Я не знаю, что говорить. Да и что можно сказать жирафу, у которого нет ничего. То есть вообще ничего. Который рискнул своей пятнистой шкурой, чтобы спасти твою однотонную. Помочь тебе добрым, хотя и дурацким советом.

— Ну ладно. Было приятно с тобой познакомиться, Джим.

— Эй, погоди, — говорит призрачное животное, когда я пытаюсь вытолкать его в прихожую. — Хочу тебя попросить об одном одолжении. Можно я у тебя поживу пару дней?

— Мне показалось, что ты говорил, что тебя пристрелят.

Он ухмыляется.

— Сперва им надо меня поймать.

— Но еще пару секунд назад ты был готов сдаться.

— Может быть, я и жираф, но никак не кретин. Я ухожу в самоволку. Ну, что скажешь, приятель? Всего пару дней. Пока не придумаю, что делать дальше.

Я задумчиво почесываю подбородок и качаю головой.

— У вас же есть лишняя комната.

— Ты имеешь в виду кладовку? Это нелишняя комната, это кладовка для всякого хлама. Ты у нас всякий хлам?

— Я мог бы пожить у твоей сестры.

— У нее аллергия на шерсть.

— Я мог бы спать с ее дочкой.

— Джим, она же еще ребенок.

— Дети любят животных.

— Но ты извращенец.

— Ладно, намек понят.

— И не забудь свою заколдованную кассету.

— Можешь оставить ее себе, — говорит Джим. — Злобный анус.

— Опять обзываешься? Может быть, хватит уже? Слушай, я тут подумал… давай подождем Воздержанье, она скоро вернется из агентства по усыновлению. Посмотрим, что она скажет.

Джим уныло качает головой.

— Стой, призрак! [3]

— А не пошел бы ты на хрен?

И вот так, нагрубив на прощание, жираф-призрак уходит.

После без малого двух недель беспокойства, когда жираф-призрак приходил каждую ночь, теперь меня беспокоит его отсутствие. Я все думаю, как было бы здорово снова увидеть хотя бы кончик его длинного носа. Промучившись пару часов, я поднимаюсь с кровати, подхожу к шкафу, открываю дверцу и заглядываю туда, внутрь. Ничего. Даже чисто символической кучки фекальных масс.

Пуховое одеяло на кровати жены издает тихий шелест. Воздержанья сидит на постели и удивленно таращится на меня.

— Скотт, что ты делаешь?

Я закрываю шкаф и возвращаюсь в постель.

— Мне показалось, я что-то слышу. И я подумал, что кто-то пробрался в дом.

— И ты искал его?

— Да.

— В шкафу?

— Да, — говорю. — Или. Это… Рубашку искал.