Онлайн книга «Плохая мать»
|
– Завтра мы все купим новое и красивое, – говорила мама, – все, что захочешь. Мама успела купить кровать в мою комнату, новую школьную форму и торшер. На следующий день случилась денежная реформа – мамины перевязанные медицинскими черными резинками пятидесяти– и сторублевки превратились в... ничто. Она сидела на полу, дергала нитку выключателя нового торшера и смотрела в стену. Несколько лет жизни, здоровья... все было зря... – Мамочка, не плачь, я же с тобой, – говорила я и гладила маму по голове. – Я не плачу, – отвечала она, – мне нельзя. Не остановлюсь. Она действительно не плакала. Плакала я. За нее и вместо нее. Не помню, что было дальше, – пробел в воспоминаниях. Но каким-то образом мы очутились на пароходе и плыли на Валаам. С нами был старый мамин друг дядя Леша с женой тетей Мариной. Мама ненавидит реки. Она любит море. Она сидела в шезлонге на верхней палубе и молчала – впала в ступор. Дядя Леша не просыхал. Тетю Марину безостановочно рвало. Мы останавливались в каких-то городах, пассажиры сходили с парохода, гуляли. Все, кроме мамы, дяди Леши и тети Марины. Я тоже уходила гулять, правда, этого никто не замечал. – Ой, смотри, Машка на берегу, – опознал меня дядя Леша, выйдя «подышать» на палубу. – Хватит пить, – ответила моя мама, – Машка в каюте, мы плывем. – Как скажешь, – согласился дядя Леша. Мы продолжали плыть. Было уже прохладно. Мама окончательно поселилась на верхней палубе, тупо глядя на берег. Дядя Леша продолжал пить. Тетя Марина в редкие минуты облегчения спрашивала, что я ем, что читаю, что мы уже проплыли и сколько нам еще осталось и что вообще происходит в мире. – Мамочка, тебе плохо? – поднималась я на палубу и садилась рядом с мамой. – Плохо, – соглашалась она. – Как там тетя Марина? – Блюет. – А дядя Леша? – Пьет. – Ты ела? – Да. Мама кивала и замолкала. Я уходила. Мне кажется, у нее была такая форма комы – от нервного потрясения. Видимо, дядя Леша с тетей Мариной хотели ей помочь и организовали эту поездку. Из комы ее мог вывести только еще более сильный стресс. Так и получилось. Мама сидела на палубе, когда рядом присел взлохмаченный старик с радиоприемником в руках. – Кошмар, вы представляете, что происходит? – сказал старик. – Вы тут сидите и не знаете, что происходит! – Александр Маркович? В тот момент мама решила, что все, «досиделась» – что она умерла и попала или в ад, или в рай. В то место, где ее встретил Александр Маркович. Сидящий рядом старик был как две капли воды похож на бабушкиного друга, Гошиного отца. – Почему Маркович? – удивился старик. – Семенович. А вы, милочка? – Ольга... – Ольгуша, у вас уши молодые, послушайте, никак не могу настроить, – сказал старик, придвигая к маминому уху приемник. – Ольгуша... – эхом повторила мама. Так ее называл Александр Маркович. – Ну что? Что там? – потряс ее старик. – Что? – очнулась мама. – Слышите? Давайте, быстро говорите, – велел он. Сидя с Александром Семеновичем на верхней палубе парохода, дрожа от холода и голода (мама все эти дни почти не ела), она слушала про путч, про танки в Москве, про Белый дом. Слушала и наконец заплакала. Рыдала навзрыд на груди опешившего Александра Семеновича. – Ну-ну, милочка, что вы так горюете? Не война пока. Не переживайте вы так. Мы с вами сейчас все равно бессильны. Мама выплакалась и спустилась в каюту. – Что случилось? – испугалась я. – Путч, – радостно ответила мама. Я не стала спрашивать, что это такое. Главное, что мама пришла в себя, ей захотелось жить дальше. В этот же день дядя Леша сказал, что больше не будет пить. А тетя Марина отлепилась от унитаза. Впрочем, теперь они вчетвером просиживали на верхней палубе – больше нигде «вражеские голоса» не ловились. И вели политические дебаты, крича на весь пароход. Я опять была предоставлена сама себе. Но уже по-другому. Я знала, что с мамой все в порядке. – Пойдемте, давайте выйдем, пожалуйста, – канючила я перед приходом парохода на Валаам. – Ладно, – согласилась мама, которая чувствовала себя виноватой. – Я там хоть сувенир какой-нибудь куплю, – обрадовалась тетя Марина. – Угу, может, там телевизор у кого-нибудь найдем, узнаем новости, – сказал дядя Леша. Мы спустились и пошли вдоль рядов с коробейниками. Было как-то жутко и не по себе. Я очень замерзла, прямо до костей. – Тут красиво, – сказала тетя Марина. – Не-а, тут страшно, – ответила я. – Это такая северная, холодная красота, – сказала она, – здесь другие краски, не такие, как на юге. – Тетя Оля? Теть Оль! – услышали мы. Мама оглянулась, поискала глазами, откуда идет голос, не нашла и пошла дальше. – Тетя Оля! Маму звал монах, который очень вписывался в эту местность. Худой, с бородой, длинноволосый, какой-то страшный, с ненормально яркими, пронзительно, до рези, голубыми глазами. Мама стояла и смотрела на него, не узнавая. – Это я, Гоша, – сказал монах. – Гоша? – ахнула мама. – Что ты тут делаешь? – задала она самый глупый из всех возможных вопросов. – Пою, – ответил Гоша и улыбнулся. – В каком смысле? – Мама продолжала пребывать в трансе. – В прямом. У меня появился голос. И слух. Именно здесь. Теперь я пою службы. – Монах радостно улыбался. – Вы знаете, у него удивительный голос, – взял за локоть маму Александр Семенович. – Я тут не в первый раз, слышал, очень талантливый молодой человек. Просто уникум. Он мог сделать большую карьеру. Гоша продолжал улыбаться как ненормальный. То есть у него была совершенно счастливая, детская улыбка. – Ты монах? – задала мама очередной глупый вопрос. – Да, – ответил он. – А как же Наташа? А Саша? Подожди, ты же еврей. – Мама явно пыталась собраться с мыслями, которые разбегались в разные стороны – монах, Гоша, поет, есть голос. – А ко мне мама приезжала, – сказал радостно Гоша. – Слушала службу. Плакала. Ей понравилось. Что с вами? – Со мной? Ничего. Все в порядке, – резко подобралась мама. – А ты Маша? – обратился Гоша ко мне. – Да, – ответила я. – Тетя Оля, это ваша дочь, – сказал Гоша торжественно, как будто сообщал маме какую-то суперновость. |