Онлайн книга «Я дрался на Ил-2»
|
— Летчики нет. Воздушных таких боев не было, немцы боялись в лобовую идти или сбоку подходить. Куда им! А ведь мы же летим-то по четыре машины и друг друга охраняем. Я тебя, ты меня… — Истребители наши Вас часто прикрывали? — Все время. Каждый боевой вылет, четверка истребителей Як-3. — А не бывало ли такое, что немецкие истребители связали сопровождение боем и Вы остались одни? — Не было таких случаев, не видел. Если даже что-то случается, четверка в прикрытии идет, два прикрывают нас. Два идут отгонять… — Вас прикрывали разные полки истребительные? Или один и тот же? — У нас было в дивизии три полка штурмовиков и истребительный полк. Не помню номер. Этот полк занимался прикрытием и воздушные бои вел. Ребята наши давали им «прикурить». Такая была дисциплина, такая была ненависть. Никакой боязни, что ты можешь погибнуть, товарищ может погибнуть. Даже думки в голове не было. — А как же тогда бывали случаи, что возвращались, не выполнив задание? — Только по погоде, но у нас и такого не было. — От кого потерь больше было? От зениток или от истребителей противника? — В нашем полку только один или два экипажа погибло. Я сделал восемьдесят семь боевых вылетов, вот за это время у меня был на глазах только один случай. А мы летали каждый летный день. Не было выходных, ни праздников, какие там праздники-то. — Как Вы относились к немцам? — К немцам я относился так — уничтожить, чтоб не было духа… Но однажды мы стояли на дороге, и вели немцев пленных. Посмотрели на них, они такие были сирые, что даже руки марать не захотелось… — А отношение к ним, как к профессионалам войны? Уважали их? Или считали, что немец уже выдохся и недостоин внимания? — Немец уже не тот был. Если он видит, что идет эскадрилья и прикрытие, то он уже побоится подойти, уходит в другое место, ищет, где полегче. Не было ни одного вылета, чтобы немецких истребителей не было у нас на пути, но чтоб они нас атаковали… Они вообще-то боялись. Но и обнаглевшие попадались… А так все было хорошо. Я ж говорю, что «в сорочке родился». Мы отлетали… Эскадрилья была хорошая, и дисциплина, и отношение друг к другу. На командиров повезло, я считаю. Отличный был командир дивизии Кучма, полковник, и наш командир полка Петров, и командир эскадрильи Ермилов Павел Александрович. Боевые задания выполнялись, и ответственность экипажей была стопроцентная — никто не боялся задания. Чтоб вернуться обратно, испугаться, такого не могло. — Вы не помните, ваши «Илы» были какие? Крылья были прямые или со стрелочкой? — Нет. Немножко были… Стрелка. — Не помните, как они были окрашены? — В зеленый цвет. Без камуфляжа. Никаких полосок или надписей не было. Были только номера на киле: один, два, три… У меня был тринадцатый. Я его не боялся. — А были ли какие-то суеверия? Ну не бриться перед вылетом? Не фотографироваться? — Не было. Все чистенькие были, побритые. — Какие отношения сложились с техническими специалистами? — Хорошие. Мы им помогали. Оружейным мастерам помогали бомбы подвешивать, вооружение. Но я не механик. Чем мог помочь техникам? Заправить, шланг подать, под бомбу спину подставить… А радисты, те уже все сами. Каждый раз после вылета проверяют. — Немецкими шлемофонами не пользовались? — Нет. И не видел их даже. Только наши. — У Вас женщин в полку много было? — Может, раньше и были, но в мое время почти не было. А среди технического состава не было вовсе. Санитарка была, Мария. Она смотрела, чтобы были заполнены санитарные ячейки, бинт там, что положено. Но никто не тратил ничего, так что и работы у нее немного было. — Вы помните первый аэродром? Куда Вы с запасного полка прибыли? — Был полевой аэродром укатанный, никакой бетонки, ничего. — Где жили? — У нас там было общежитие. Барак. А некоторые экипажи жили по домам. Потому что были пустые дома, хозяева эвакуировались. Давали на два, три звена. — А местные жители были? И какие с ними отношения были? — Были. Отличное отношение. И их никто не обижал, никто не воровал. Местные самогон гнали. Но я не помню, чтобы кто-то в моей эскадрилье покупал и пил… Время быстро летело. Вы знаете, вот не успевали отдохнуть. Только приляжешь, уже вставать надо. А мы вставали рано, где-то в шесть утра. Помоемся, и в столовую, а потом везут на аэродром, и готовишься к боевому заданию. — Скажите, как было у Вас с политработниками в полку? — У нас был майор Мошкин, хороший мужик. Блин! Так, я же сам был комсоргом. Я ж говорю, куда сам не захочешь сунуться, обязательно меня туда засунут. Я сам не высовывался, но они видят, человек справится, и меня — комсоргом эскадрильи. Партийных у нас в эскадрилье не было. Все комсомольцы были. Но все ребята у меня были боевые такие, что дай боже. — А в чем вообще заключалась работа комсорга? — Во-первых, агитация: пропаганда опыта по боевому обслуживанию самолетов, информация о состоянии на фронтах… Выпускали стенгазеты, вывешивали листки-«молнии». Рассказывали о том, как отличился какой-то экипаж. Для этого у нас в комсомольской организации редколлегия была. Она занималась этим вопросом… Так что пустого дня не было. Каждый чем-то занимался… — Замполит у Вас летающий был? — Да. Был летчик, тоже командир. Были и просто политработники, но это уже при дивизии. Был начальник политотдела дивизии, который отвечал за политическую подготовку кадров. И к нему никаких претензий нету. Но были и такие, кто и не летал, и был «трепло гороховое». Были. Таких экипажи не любили. — На Ваш взгляд, должен был летать политработник, для того чтобы уважение к нему было? — Не только в моем случае назначение на политработу было как бы в приказном порядке. Видят, что человек может с народом общаться, довести дело до конца. Вот у Ермилова заместитель был политработником. Он отвечал за политическое воспитание экипажей. Он летал, и к нему никаких претензий. Умел гасить конфликты в коллективе. — А особист в полку был? — Особый отдел был только при дивизии. И представителя СМЕРШа в полку не было. — У Вас в эскадрилье был адъютант эскадрильи? — Адъютант был. А вот летал он или не летал, я не скажу. — За какое количество боевых вылетов стрелку давался первый орден? За первых десять вылетов? |