Онлайн книга «Я дрался на Ил-2»
|
— Не орден, а медаль «За отвагу». У меня восемьдесят семь боевых вылетов. И у меня орден Красной Звезды, медаль «За отвагу» и медаль «За боевые заслуги». Орден приурочили к сбитому истребителю. — В Вашем полку, кроме Ермилова, Герои были? — В нашей дивизии был один только Герой Ермилов. Вот хороший мужик был. Душа был нашего полка и эскадрильи. А заслуженных летчиков, у которых орденов Боевого Красного Знамени один, два, три (больше трех ни у кого не было), очень много было, почти все летчики. — У Вас не было ощущения, что Ил-2 был недостаточно защищен? — Вы что! Его немцы боялись как огня. — Но Вы сидите по пояс открытый, только снизу-сзади бронедверка закрывает — и все. — Никакой дверки не было. И на полу, под ногами плита была — и все. Ну, а с боков не было ни фига. (Дверка была, а на полу бронеплиты не было. — О.Р.) — А фонарь снимали, который над Вами был? — Зимой летали с фонарем, а летом мы летали открытые. — Это не воспрещалось? — Нет… То стекло запотеет, или дождь, или еще что-нибудь… А тут — чистое пространство. — А как подтверждались результаты ударов по земле? Как подтверждали, что действительно сожгли столько-то танков? — Земля подтверждает: вот такая-то эскадрилья уничтожила два, три танка. Или уничтожила дзот, или батарею, уничтожила взвод пехоты или еще что-нибудь. Это только разведка и пехота подтверждала результаты… — А по заявкам наземных войск часто приходилось работать? — Нет. Мы получаем задание от своего командования, по карте. — А удары по своим были? — У нас не было. Но такое могло быть. Говорили, что были… Как говорится, доводили до нашего сведения. — Кроме передовой, Вы по каким еще целям работали? — Мы по морским целям один раз только работали. Когда мы выходили на косу, бомбить территорию, а попали в корабли. — На аэродромы ходили? — Нет, нет, нет. — А где Вы закончили войну? — Земландский полуостров. Он как входит таким уступом, тут море, а сюда проходит коса длинная, ширина около двух километров. — А ранений у стрелков в полку много было? — Были… У меня была контузия. Однажды, когда мы начали бомбить, над нашим самолетом взорвался зенитный снаряд, антенна самолета сломалась, и мне дала по голове. И я без памяти свалился в кабину. Признали, что я контужен, и один или два дня мне дали отдохнуть. — Вы всегда летали с одним и тем же командиром? — Да. С одним и тем же. Но если я заболел, тогда командиру дают другого стрелка. — А если командир заболел? — Тогда экипаж не летает. — А сбивать Вас не сбивали? — Нет. — Вынужденные посадки у Вас были? — Нет. Ну, разве только когда носом клюнули… Мы взлетали на бомбежку Кенигсберга, тогда мы стояли в Топиалу. У нас было четыреста килограммов бомб — вся боевая нагрузка и полностью заправленный бензином самолет. И вот мы стали взлетать, уже вот-вот кончается полоса, мотор заглох. Летчик как тормознул, и машина на нос… Если бы перевернулись, не знаю, что бы было… — Повреждения привозили? — Вот только когда антенна оторвалась… — У Вас восемьдесят семь боевых вылетов, Вы летали с одним и тем же командиром. Вы войну закончили на том же самом самолете, на котором начали, или сменили самолет? — На одном и том же. И двигатель на нем не менялся. Вот такие машины делали… Правда, на некоторых других самолетах меняли. Забарахлит, и меняли. Ну да, мы когда кончили, а эскадрилья эта не расформировалась и дивизия не расформировалась до 1950 года. Я все время был в той же самой дивизии… — Как Вы войну закончили? — Полетели на боевое задание, и вдруг сообщают по радио: «Экипажам вернуться обратно, война закончилась!» Когда сказали «конец войне», мы как нажали на гашетки… Ой-ой-ой! Стрельба такая была… Развернулись и приземлились… — Гуляли сильно после этого? — Мы отметили по порядку, от мелкого и выше: эскадрильей отметили, полком отметили, дивизией. Командир дивизии всех собрал, поздравил, всем по сто, и все такое. Мы успокоились — живы, здоровы. Это запомнилось на всю жизнь. — Вроде известный факт, что сразу после войны аварийность у летчиков, которые прошли войну, резко повысилась? — Гибли? У нас в полку, если мне память не изменяет, был только один случай. Полетели на учебное задание, а мотор отказал… А они почему-то не выпрыгнули с парашютами. Вот и все — один случай. А вот аварийные посадки у молодых летчиков были часто. — А Ил-10 к вам в полк когда пришел? — Это было где-то под конец 1945 года. — Летчики и стрелки, которые летали на Ил-2, говорили, что Ил-2 гораздо более удобная машина, чем Ил-10. Было такое? — Я не знаю, мы с командиром об этом не говорили. Скорость у него больше, высота у него больше и дальность полета больше. — Вам, как стрелку, какая кабина была удобнее? — Ил-10. Там расположение удобнее было. Практически закрытая кабина. И турель крутилась кругом. — А прицел у Вас какой был? — Обыкновенный. Со стеклышком таким… — На Ил-10 у стрелка были пушки Б-20 двадцатимиллиметровые или 12,7-мм УБ? — У меня был последнего образца. Двадцать мм… — Не срывало с кронштейнов при стрельбе? — Нет. По наземным целям стреляли, тренировались… Мне понравился Ил-10. И командиры, и наши летчики были довольны машиной… — Для Вашей семьи каковы были последствия войны? — Все пережили. — Когда Вы уволились? — В 1950 году. Срок службы окончился. Предложили остаться на сверхсрочную. Но у меня дома семья, мать. И я вернулся сюда, в Гатчину… — Ваши первые впечатления, когда Вы вернулись в Гатчину? — Разрушений много было, а значит, и работы было много. Быстро восстанавливали. Я в последнее время в армии был помощником командира части по быту. Строил дома. Хотя по профессии был мастер слесарей-инструментальщиков. Потом старшим производственным мастером цеха. Командир Самарин Николай Андреевич меня вызвал: «Володя, — говорит, — зайди-ка. Будешь моим помощником». |