Онлайн книга «Оренбургский владыка»
|
— Для дорогого гостя все найду, — пообещал Абдулла. Контрразведка находилась недалеко от рынка, на перекрестке четырех узких кривых каменных улочек, в простеньком доме, сложенном из простых глиняных блоков. На запыленной поверхности кирпичей поблескивали светлые чистые капли. — Уж не слезы ли это? — посмеиваясь нервно, воскликнул Кривоносов. — Тех невинных, что замучены в здешнем подвале? — Да у нас и подвала-то нет, — отмахнулся от казака татарин, — только чердак. — А что на чердаке можно делать? Лишь рыбу вялить. — Тогда почему на глине слезы проступили? — Это не слезы, это — пот. Глина такая странная — потеет. Если дождь затевается — на стенках обязательно проступают капли. В каморке, которую занимал Абдулла, был установлен маленький соединенный из двух табуреток столик, который с двух сторон поджимали стулья. Татарин ткнул рукой в один из стульев: — Садись, Сенька! Казак сел. Огляделся: — Однако тут у тебя особо не развернешься. — На тесноту не жалуемся, — Абдулла достал из самодельного шкафчика, врезанного в стенку, большую бутыль, заткнутую деревянной пробкой, — в оренбургских станицах в таких бутылях хранили керосин, — выдернул затычку и наполовину наполнил желтоватой пахучей жидкостью помятую алюминиевую кружку. — Что это? — спросил Сенька. — Ханка. Ханка, она же ханжа — местная водка, похожая на русскую самогонку, но самогонке здорово уступающая. Хорошую, но слабую ханку делали из чего угодно, из риса, из гаоляна [71] , из проса, плохую — тоже из чего угодно, даже из бычьих лепешек и деревянной стружки, но одна ханка отличалась от другой очень сильно. Кривоносов придвинул кружку поближе к себе, затем ловко ухватился за нее пальцами, приподнял. Понюхал. Передернул плечами. — Ну и запах! — Глянул искоса на татарина. — А себе? — Я не пью, — сказал Абдулла, — Коран запрещает. — Водка — единственная штука, которая примиряет нас с создавшимся положением, — Кривоносов приподнял кружку за ручку, вновь затянулся сивушным духом. — Выпьешь — и мир из серого сразу делается ярким, радостным. Удивительная штука, — Сенька выпил ханку, притиснул к ноздрям рукав и зашипел, будто Змей, севший голым задом на раскаленные угли. — Крепкая, зар-раза, пхы! Как паяльная кислота. — Скажи, Семен, — татарин неожиданно заговорил строгим учительским тоном, — ты Африкана Бембеева хорошо знал? — А-а, вот зачем ты меня позвал… Все ясно. — Мне ничего не ясно, святому отцу ничего не ясно, а тебе все ясно, — недобро пробурчал Абдулла. — Какой догадливый. — Конечно, Африкана я хорошо знаю, — сказал Сенька, — мы же вместе воевали, в одной пешей команде, потом в войске Александра Ильича друг дружки держались… — Не знаю, а знал, — запоздало поправил Сеньку татарин. — Это почему же так? — Да потому, что его уже нет в живых. — Господи, — Сенька стянул с головы шапку и перекрестился. — Господи! — Он же в Аллаха веровал, не в твоего Бога, чего ты так за него печешься, молишься? — Абдулла подозрительно сощурил глаза. — А? Или он тебе наследство оставил? — Какое там наследство! — Сенька обреченно махнул рукой. — Африкан был гол как сокол, все, что попадало ему в руки, — все друзьякам своим отдавал. — А ты был у него… этим самым… друзьяком?… — Конечно, был, — не стал отнекиваться Сенька. — А как же иначе? Он не боялся ни Абдуллы, ни его грозного начальника, потому что за спиной у него стояла могущественная Ольга Викторовна, — Бембеев убежал к красным, — Абдулла ухватился за нижнюю челюсть, двинул ее в одну сторону, потом в другую, лицо у него сделалось злым, — и уволок с собою все наши секреты… Скажи, Сенька, о чем вы с ним говорили в последний раз? — Не помню, — Кривоносов помотал головой, словно бы сбивая с себя некое наваждение, — об Оренбурге, может быть… — А когда вы последний раз встречались? Кривоносов вновь мотнул головой: — Не так давно это было… А! На базаре нос к носу столкнулись. Месяц назад примерно. — Как раз в ту пору, когда Бембеев ушел из крепости. — А что, разве это имеет какое-то значение? — Имеет, еще как имеет, — Абдулла ткнул в Сеньку железным, прямым словно ствол пистолета пальцем, — для тебя прежде всего! — Но-но-но, — захорохорился Кривоносов, приподнялся на табуретке. Абдулла резким точным движением, будто ударом, посадил его на место. Сенькины щеки сделались бледными. — Ты чего? — спросил он хриплым шепотом. — Ты же меня на чай, да на стопку ханки пригласил… А сам чего делаешь? — Что мне велено, то и делаю, — грозно рявкнул Абдулла. Семен приподнялся на табурете опять, и вновь Абдулла коротким точным движением усадил его на место. — Ты чего-о-о? — У Кривоносова бледными сделались не только щеки — все лицо. — Я сегодня же пожалуюсь на тебя атаману. — Не пожалуешься, — жестко, очень уверенно, хрипловатым страшный голосом произнес Абдулла. — Могу об заклад с кем угодно побиться. — Это почему же? — Кривоносов отодвинулся от татарина, но попытка не удалась — стул будто прирос к полу, не двигался ни туда ни сюда. Сеньке сделалось трудно дышать. Абдулла широко, мстительно улыбнулся: — Потому что не сможешь. Разве ты этого еще не понял? — Ты не посмеешь, Абдулла, не посмеешь. Я очень хорошо знаком с Александром Ильичом. Мы вместе воевали, столько дорог рука об руку прошли. Начинали на реке Прут. И потом все время шли вместе. Я у него в Петрограде, в Союзе казачьих войск адъютантом был. — Не адъютантом, а подавальщиком галош, — поправил Сеньку Абдулла. — Я к Керенскому со специальным поручением ездил. — За это тебя прямо сейчас расстрелять надо. Не дожидаясь ночи. Кривоносову показалось, что Абдулла приколотил его гвоздями к стулу. На лбу Сенькином появился пот. — Ты же меня на чай приглашал, покалякать о бабах, — Сенька сгреб широкой ладонью пот с лица, — об Оренбурге… — Я не из Оренбурга, я из Казани, — предупредил гостя Абдулла. — И вместо этого… — Кривоносов укоризненно покачал головой. — Эх, ты! — Нам надо найти Бембеева. Помоги это сделать — и можешь спокойно шагать к своей атаманше. — Если бы я знал, где он находится — помог бы. Но я не знаю… Абдулла навис над Кривоносовым и сжал глаза в щелки, будто хотел просветить Сеньку насквозь, проверить, что у него внутри — нет ли чего гнилого? Стоял он так над несчастным урядником минут пять, не меньше, потом, что-то решив про себя, откинулся назад и сипло рассмеялся: |