Онлайн книга «Два мира»
Полковник вскочил, подбежал к Мотовилову, задыхаясь от гнева. — Молокосос, я сейчас прикажу тебя расстрелять за невыполнение боевого приказания! Ты ответишь за оскорбление штаб-офицера! Мотовилов злорадно расхохотался: — Ха! Ха! Ха! Расстрелять! Ловчила какой нашелся. Дураков ищешь? На пушку взять хочешь? Не на таких напал. Полковник затопал ногами. — Замолчи! Вон отсюда сию же минуту! Мотовилов отчетливо сделал шаг вперед, размахнулся, ударил начальника дивизии по лицу. — Вот тебе, прохвосту, боевой приказ! Полковник качнулся всем телом вправо, едва удержался на ногах. Подпоручик ткнул его ногой в живот, сшиб под себя. — Подлец! Полковник уткнулся лицом в снег, заплакал громко, навзрыд, слезами обиды и бессильной злобы. Обмануть не удалось. — Набаловались, изнежились, негодяи, в штабах сидя, так теперь и в тайге намереваются за чужой счет устроить свою особу. — Пулеметчики, не отставай! — кричал кто-то. — Не растягивайся! Подтянись! Не отставай, пулеметчики! Полковник плакал. Кучер подошел к нему, нагнулся: — Господин полковник, вставайте, поедем дальше. Женщина грела в котелке молоко, разговаривая с мужем: — Коля, когда же будет конец этому кошмару? Будет ли когда-нибудь конец этой тайге? — Не знаю, будет, конечно. — Но выберемся ли мы? Ведь мы буквально докатились до последней черты. Ну смотри, что это такое? Подпоручик бьет полковника. Вчера нас обобрали свои же казаки. На ночевках в деревнях из квартир друг друга штыками выбрасывают. — Да, — неопределенно и равнодушно соглашался офицер. Женщина мешала ложкой мерзлые комья молока. — Ужас, смерть кругом. Красные — смерть. Свои — грабеж, смерть. Крестьяне — тоже смерть. Ты слышал, что здесь на днях в Ильинском ночью сонных наших солдат целую роту мужики топорами прямо у себя в избах зарубили? — Слышал, — все с тем же безразличием отвечал офицер. — Вы, мадам, давно так едете? Женщина обернулась к подпоручику. Мотовилов увидел лицо, красное с одной стороны, освещенное костром, темное — с другой. — Нет, я с Новониколаевска только. Но довольно и этого. Ах, какой ужас, какой ужас! Вы знаете, что творилось при отходе из Новониколаевска? Женщина обрадовалась новому собеседнику. — Там разбили винный склад. Спирт был спущен в Обь. В прорубях он плавал толстым слоем поверх воды. Его растаскивали ведрами. Казаки напоили в прорубях лошадей, перепились сами. По улицам эта орава ехала с песнями, с руганью. Лошади у них лезли на тротуары, не слушались поводьев, сталкивались с встречными проезжими. Казаки громили магазины, грабили частные квартиры. Офицеров своих эти негодяи перебили, обвинив их в проигрыше войны, даже в самом ее возникновении. Ах, кошмар! Женщина затрясла головой. Мотовилов курил длинную грубую деревенскую трубку. Подъехало еще несколько саней. Завозились с распряжкой. Полный офицер среднего роста в английской шинели подошел к костру. — Господа, разрешите у вас одну головню взять на разжигу? Мотовилов позволил. Офицер нагнулся через лежащих солдат, железной лопатой подхватил пылающий кусок дерева. Пара углей упала на шинель Фоме. Вестовой завозился, быстро смахнул угли с задымившейся материи. Стрелки зябко прятали уши в воротники. — Черт вас тут носит. Над тайгой свистел ветер. Иглы деревьев звенели, как струны. Мороз был сильный. Отец и мать поили сыновей разогретым молоком. Дети, голодные, пили жадно, чмокая губами, кашляя, обливаясь теплой вкусной жидкостью. — Исцо, мама, исцо, — маленький человек, закутанный с головы до ног, тянулся крохотными ручонками в пушистых рукавичках. — Пей, пей, сынок. Накормленные горячим, согревшись у огня, ребятишки быстро уснули на меховом одеяле около груды горящих головешек. Мать с отцом сидели рядом. Женщина положила голову мужу на плечо. Ребенок всхлипывал во сне. — Колик, ты знаешь, сегодня какая ночь? Какое число? — Нет. Я не различаю теперь дней. Все одинаковы. — Сегодня Новый год. — Вот что? — офицер с горечью усмехнулся. — Новый год. — Знаешь, говорят, что кто как встретит Новый год, так и проживет его. Скверная примета. Колик, неужели это будет продолжаться еще целый год? — Все равно. Офицер стал дремать. Женщина не спускала больших остановившихся глаз с огня. Мотовилов заснул. Ночью мороз усилился. Ветер, не утихая, лез людям за воротники, в худые валенки, холодные сапоги, больно дергал за уши, за носы, хватался за щеки. Спали н-цы плохо. Костер все время поддерживали. Утром проснулись, разбуженные ружейной трескотней, поднявшейся впереди, на дороге. Обоз остановился, метнулся обратно. — Трах! Трах! Трах! Шшш! Шшш! — шумело эхо. «Пустяки, никаких красных не может быть, свои же, наверное», — подумал Мотовилов. Ребятишки плакали. Кончики маленьких носиков и щечки у них почернели. Вчера отец с матерью не заметили белых пятен, не оттерли. Муж и жена с тоской смотрели на детей. Женщина со страхом оглядывалась в сторону беспорядочной нервной перестрелки. — Трах! Шшш! Шшш! Трах! Мотовилов с Фомой лопатами кидали горящие головни на стог соломы и на огромный зарод немолоченного хлеба. Хлеб вспыхнул, как порох. Барановский приподнялся в санях. — Что такое? Что ты делаешь, Борис? — Жгу хлеб, — коротко бросил офицер, торопясь с лопатой углей к избенке. — Зачем это? Кому это нужно? Мотовилов злобно огрызнулся: — Пошел к черту! Нужно для дела нашей победы. Для всей России. Сожгу тысяч пять пудов пшеницы, по крайней мере пять тысяч коммунистов на месяц останутся без хлеба. Вот что. — Какая ерунда! Дикость! У меня мать там. Может быть, ей из этого чего-нибудь достанется. — Сопляк, замолчи. Слюнтяй! Лежи! Н-цы запрягали лошадей. Муж и жена несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза. У офицера тряслись губы. У женщины быстро капали слезы. Ребятишки плакали. — Уа! Аа-а! Больна! Мама! Уа! Уа! Мать, зарыдав, упала ничком в снег. Отец стремительно, с отчаянием выхватил револьвер, быстро нагнулся, поднял за воротник маленького толстенького человечка, сорвал с него мягкую козью шапочку, отвернулся. — Папа! Уа! Аа-а! Уа! Ножонки в крохотных валеночках болтались в воздухе. Черный ствол, смазанный маслом, едва не выскользнул из дрожащей руки. Ноги не слушались. Пришлось стать на колени. К жене подползти на четвереньках. Рука плясала. Рукоятка нагана прыгала в ледяных пальцах… |