Онлайн книга «В двух шагах от рая»
|
Ни о чем не думать, отмокать, пока не вернется Лена, пока никого нет. Не терпелось испытать давнишнее, крохотными кусочками доставшееся в детстве не часто знавшему расположение сразу двух родителей ребенку, оставшееся далеко позади, за пределами перерезавшей жизнь войны, домашнее тепло, заботу, покой, сочувственное внимание; внимание мамы, Лены, и деда, наверняка понимающего, …не может быть, чтобы он не понимал… что к чему, и от чего происходят надломы в душе и сердце человека, приехавшего с фронта; захотелось сбросить тяготивший месяцами груз ответственности, страха, пережитого, невысказанного, отключиться, расслабиться, забыться, на время… …на месяц… на недельку… пусть на один день!.. минуту… Мало-помалу дрейфовали родители его от Дальнего Востока в обратном направлении, туда, откуда исходили корни Шарагиных, в Европейскую часть СССР, к Рязани, но так и не добрались. Накочевавшись по просторам Советского Союза, решили, что лучше закрепиться в трехкомнатной квартире в захолустье, чем остаться под пенсию в однокомнатной в более престижном военном округе. Отец дослужился до майора, дальше подниматься силенок не нашлось. И хотелось видеть отца и одновременно не хотелось. В прихожей послышался детский голосок. Настя рассказывала маме о детском саде, о подружке своей, и он вдруг понял, что упустил очень много времени, понял, что эти два года не вернуть, что они останутся для него тайной, и он никогда уже не узнает, откуда в дочери его и когда появились те или иные черты, привычки. – У нас сегодня фистукула была, и под музыку цантцевали. Улок цантцев был… В этом месте Настюша замолчала, потому что мама перебила ее: – Я тебе сразу не хотела говорить. У нас сегодня большая радость, Настюха! – Д-а-а?! Папа? Папа пиехал? Когда? Они показались в дверях, Лена подтолкнула за плечики девочку: – Иди, иди к папе… Настюша видела лишь силуэт незнакомого дяди, который сидел спиной к залитому солнцем окну, и не признавала в нем отца, и вместо того, чтобы бежать обниматься, попятилась, испуг отразился на ее лице, и она заплакала. – Иди ко мне, Настюшка! – звал дядя. – Мама! …не узнала!.. неужели я так изменился?.. – Папуля, где ты был так долго? – вопрошала, купаясь в ванне, дочь. – В командировке. – Далеко? – Очень. – В длугом голоде? – Да, котенок. Не только в другом городе, но и в другой стране. – Повернись спиной, я намылю, – попросила Лена. – В какой стлане? – В Афганистане. – А что ты там делал так долго? – Как тебе сказать, котенок? – замялся Олег. – Понимаешь, служил я там… Родине служил, – не придумал он ничего лучшего. …с родной дочерью говорю газетным языком… – А что такое лодина? – Родина? Это страна, где мы все родились и живем. – А там холодно? – Нет. – Залко? – Жарко. – Закрывай глаза, буду голову мыть, – сказала Лена. – Не бойся, щипать не будет. – Очень жалко? – Настя зажмурила глаза. – Да. – Как в Афлике? Внешне Настя много унаследовала от отца. «Вся в папу, – повторяла Лена, – счастливая будешь». …глаза – мамины… и губки, такие сладкие, чуть пухленькие, от мамы, и пряменькая спинка… а вот родинка на спине, это от меня… – Ужинать! – позвала мама. Она накрывала на стол: расставляла тарелки, рюмки, салаты, нарезала привезенную колбасу и сыр. – Идем! – он улыбнулся: – Почти как в Африке. – Если там так тепло, почему ты нас с мамой с собой не взял? Знаешь, как у нас здесь холодно бывает зимой? – обиженно заключила дочь. – Все, котенок, вылезаем, давай вытираться! – велела Лена. Она высушила девочке голову, расчесала волосы, приодела, и себя привела в порядок – платье нарядное, голубое, золотые сережки – подарок Олега. Уши-то проколоты давно, да отвыкли уши от сережек. Носила недолго в школьные годы, пока не продали единственные, от бабушки доставшиеся, за копейки продали, после смерти отца, чтобы жить на что было. А Олег купил в Кабуле, не пожалел денег, необычные какие-то, мать по-женски засмотрелась, не встретишь таких сережек у нас в ювелирных магазинах. И не то приятно, что сережки в ушах золотые, а то, что подумал о ней, купил, привез. – Ну, что ж, давайте, что ли, со свиданьицем! – поднял рюмку отец. Он давно хотел выпить. – Вторую – за родителей! – словно куда-то торопился. – Мы очень волновались, сын… – Олежа, дорогой, мы так рады, что ты, наконец, дома, – прослезилась мама. – Да что же ты ничего не ешь? Ей так хотелось сесть рядом с сыном, погладить по голове, материнской рукой до шрама дотронуться, исцелить. Если бывало он дрался с мальчишками, и расцарапывал в кровь ногу, синяк набивал, мать непременно взъерошивала волосы: «Шалопай!» Теперь уже не получится. Ее место заняла Лена, прижалась к Олегу. …балда я, балда! надо было платье маме купить! одно и то же выходное платье который год носит… хоть платок привез и косметичку… Не богатые подарки привез Олег родным, сувениры скорее, так ведь не дорогих заграничных вещей ждали они от него, внимание приятно, обычай сохраненный. В первый отпуск досталось каждому хотя бы по мелочи, по пустячку, никого не забыл, по безделушке, а привез – сигарет фирменных, зажигалок, ногтегрызок, дребедень разную, что не видели никогда в советских универмагах, незамысловатые вещички, а пригодятся – самим полюбоваться, соседям показать, похвалиться. Из заграницы все же прибыл офицер, какая никакая, а заграница, не всем дано ее пересекать. Отец наполнил рюмки: – Бог любит троицу. …главное, чтобы не буянил потом… С чего бы это вдруг, неприязнь к отцу возникла, уж не маленький он, нечего затрещин бояться, после отцовских, сколько их, затрещин да саечек, в училище от старших товарищей терпел. Отец за малейшую провинность наказывал, и хорошо еще если затрещина, а то ремень из брюк вытягивал, кулак использовал. …не прощу, никогда не прощу… – А теперь за вас с Леной, – предложил дед Алексей. – Третий традиционно – за любовь. …вообще-то надо третий тост за тех, кто погиб… – Ешьте, ешьте, я принесу картошку, – встала мать. |