Онлайн книга «Штрафбат»
|
— Хенде хох, сучьи лапы! В комнате у печи действительно лежали двое мужчин в немецкой офицерской форме, только погоны у них были русские, серебряные, с одним просветом и черными пластмассовыми кубиками. У одного четыре кубика, что означало звание капитана царской армии, у другого три — поручик. — Сдаемся, сдаемся… — ответил тот, что с четырьмя кубиками на погоне. Он лежал на полу, опершись на локоть. — Глымов, бери их! — крикнул Балясин. Глымов и Леха Стира ввалились в комнату, наставив автоматы на власовцев. — Подъем, ребята, — сказал Глымов. — Не могу… — поморщился капитан, — нога… А поручик помер. — Когда помер? — Да час назад… — Оружие кидай сюда, — скомандовал Глымов. — Пистолеты, автоматы, ножи. Капитан подтолкнул автоматы к ногам Глымова, потом бросил пистолеты и два штык-ножа. — Гранаты есть? Давай сюда. — Нету гранат, — криво усмехнулся капитан. — Израсходовали… Глымов подошел к власовцам, присел на корточки и приложил ухо к груди лежащего на спине поручика. Послушал, разогнулся. — Сам не пойдешь? — спросил он капитана. — Я ж говорю — нога… — Давай подмогну. — Глымов взял капитана за руку, помог встать, потом закинул его руку себе на плечо, и вдвоем они заковыляли к дверям. — Леха, оружие забери… Трехэтажное здание горсовета сильно обгорело, крыша провалилась, уцелела лишь одна стропилина, и кто-то повесил на нее обрывок красной материи. Перед горсоветом горели костры, в чугунных чанах, котелках и кастрюлях что-то варилось, вокруг толпились штрафники и гражданские, стоял галдеж, играла гармоника и несколько голосов визгливо пели частушки. Мальчики-соколики, где же ваши колики? Девочки-беляночки, где же ваши ямочки?! — надрывался гармонист, и толпа солдат и гражданских вокруг хохотала. На горе стоит осина, под горою — липа. Тятя с мамой на полатях делают Филиппа! Пленные немцы сидели на первом этаже в одной из комнат горсовета, их охраняли несколько бойцов с автоматами. Они толпились у окон и мрачно смотрели на толпу солдат и гражданских на площади перед зданием. За грубо сколоченным из досок столом сидел председатель горсовета, в шинели, перетянутой ремнями, с пистолетом на боку, в фуражке со звездой, стучал кулаком по столу и кричал сорванным голосом: — Сто раз талдычить надо? Занимайте свои дома, налаживайте хозяйство — немец больше не придет! Оккупация кончилась, товарищи! Я вам от имени советской власти официально заявляю! Что вы вокруг меня топчетесь? У вас дел нету? Оглянитесь — у всех дома разоренные! К столу подошел Твердохлебов, спросил: — Как народ кормить будем? — Сперва едят солдаты, — ответил председатель горсовета. — Нет, пусть старики и дети поедят, а мы после. — Сперва едят солдаты! — опять стукнул кулаком по столу председатель. — И не надо спорить, товарищ комбат. К столу протолкался небритый старик в разбитых немецких сапогах, рубахе-косоворотке и черном, латанном на локтях пиджаке. За руку он тянул Зою. Та слабо упиралась, но шла. Веки припухли от слез. — Внучка моя, Зойка, — скрипуче сказал старик, остановившись перед столом. — Снасильничали ее. Ваши ребяты снасильничали. — Чьи — ваши? — спросил председатель горсовета. — Его солдат, его! — Старик ткнул пальцем в сторону Твердохлебова. — Мой? Брось, дед, такого быть не может… — Почему ж не может? — сказала женщина, стоявшая рядом. — И ко мне приставали! Да что с них взять-то, изголодались солдатушки! — Это правда? — Твердохлебов заглянул в заплаканные глаза девушки, повторил: — Это правда? — Да ну вас! — Зоя отвернулась, уткнулась в плечо деду и всхлипнула. — Ну чего ты меня притащил, чего-о? На позор выставил… — Не на позор! А для справедливости! — крикнул старик и топнул ногой. — Батька ее воюет, а дочку свои же насильничают! Где она, справедливость эта? — Шилкин! Балясин! Глымов! — крикнул Твердохлебов. Сквозь толпу солдат к Твердохлебову протолкался один Сергей Шилкин. — Глымова нету, Балясина тоже нету. Небось еще по городу лазают. — Построй батальон, — тихо скомандовал Твердохлебов. — Так ведь бойцов многих тоже нету… — Построй батальон! — рявкнул Твердохлебов. Сложив ладони рупором, Шилкин протяжно закричал: — Батальо-о-он, стройся-а-а!! — Стройся… стройся… стройся… — как эхом, понеслось в толпе. Олег Булыга доедал кашу. Стоявший рядом Цукерман оглянулся на крик и увидел Зою. Он вздрогнул, посмотрел на Булыгу. Тот подмигнул Савелию, проговорил: — Ладно, пошли построимся… Батальон выстроился. Многие еще доедали кашу из котелков, другие курили, переговариваясь: — Чего построили-то? — Потери считать будут, — ответил кто-то со смешком. — Что сперли и сколько сперли, — добавил другой голос. — Идите сюда! — громко позвал Твердохлебов старика и девушку. Те медленно подошли к Твердохлебову. Зоя упиралась, и старик почти силой тащил ее за руку. И тут Олег Булыга, стоявший в первой шеренге, узнал девушку, быстро оглянулся на Савелия и медленно отступил назад, во второй ряд, встал за спину высокого солдата. — Смотри! — наклонившись к девушке, сказал Твердохлебов, взял ее за руку и медленно пошел с ней вдоль строя. Старик затопал следом. А за стариком шел председатель горсовета, положив руку на кобуру с пистолетом. Штрафники смотрели на Зою нагло и весело. — А ничего деваха! — Я б с такой тоже не отказался! — Девушка, а девушка, а я вам не нравлюсь? — Заткнитесь! — рявкнул Твердохлебов, и глаза его сделались такими бешеными, что строй замолчал. Зоя шла, держась за комбата, скользила глазами по лицам и не видела своего насильника. Солдаты подмигивали ей, улыбались, чмокали губами, словно целовали. Вот она дошла до Савелия, взглянула ему в глаза и обмерла. Твердохлебов потянул ее за собой, но девушка продолжала стоять и все смотрела в глаза Савелию. Тот вильнул взглядом в сторону, кашлянул, отвернулся. — Что, узнала? — спросил Твердохлебов. — Это он, да? Савелию сделалось страшно, он торопливо оглянулся, пошарил глазами в поисках Олега. Того нигде не было. А Твердохлебов повторял: — Это он, да? Лучше смотри, лучше! |