Онлайн книга «Тысяча осеней Якоба де Зута»
|
— Я буду молиться за ваше благополучное прибытие, — говорит Якоб. — Благодарю вас. А теперь, раз уж власть передана… — Ворстенбос из кармана достает конверт и раскрывает документ. — Три главных чиновника на Дэдзиме должны подписать список экспортируемых товаров, на чем всегда настаивает губернатор ван Оверстратен. — Он пишет свое имя в первой графе в конце трехстраничного перечисления содержимого, которое принадлежит компании и погружено в трюм «Шенандоа», разделенного на три раздела: «Медь», «Камфора» и Прочее», с множеством подразделов со своими номерами, количеством и качеством. Ван Клиф сразу подписывает список. Якоб берет предложенную ручку и, следуя профессиональной привычке, пробегает взглядом по цифрам: этот документ — единственный из написанных утром, который подготовлен не им. — Господин заместитель, — упрекает ван Клиф, — разумеется, у вас нет желания задерживать господина Ворстенбоса? — Компания обязывает меня ничего не подписывать, не глядя. Эта фраза, как замечает Якоб, встречается ледяным холодом. — Солнце, — говорит ван Клиф, — все‑таки выиграет битву за день, господин Ворстенбос. — Это так, — Ворстенбос допивает вино. — Интересно, Кобаяши ли затеял весь этот фарс с казнью, но только его план в очередной раз не удался. Якоб обнаруживает поразительную ошибку: «Всего меди на экспорт: 2600 пикулей». Ван Клиф откашливается. — Что‑то не так, господин заместитель? — Здесь в колонке «Всего» девятка очень уж похожа на двойку. Ворстенбос заявляет: — Итоговое число в порядке, де Зут. — Но мы экспортируем девять тысяч шестьсот пикулей. В легкомыслии ван Клифа слышится угроза. — Просто подпишите бумагу, де Зут. Якоб смотрит на ван Клифа, который сначала смотрит на Якоба, а потом поворачивается к Ворстенбосу. — Только незнакомый с вашей репутацией честного человека может заподозрить такое и… — он пытается найти дипломатическое выражение, — …быть прощен за предположение, что семь тысяч пикулей меди исчезли из накладной по ошибке. Лицом Ворстенбос теперь напоминает человека, решившего, что его сын больше никогда не выиграет у него в шахматы. — Вы предполагали, — голос Якоба слегка дрожит, — украсть эту медь? — «Украсть» — это к Сниткеру, мой мальчик. Вышеупомянутые пикули — мои, по праву принадлежащие мне дополнительные доходы. — Но про «дополнительные доходы», — выпаливает сгоряча Якоб, — как раз и говорил Даниэль Сниткер! — Ради благополучия вашей карьеры, не сравнивайте меня с этой причальной крысой. — Я не сравниваю, — Якоб стучит пальцем по документу. — Вот что сравнивает. — От трагической казни, увиденной нами этим утром, — говорит ван Клиф, — у вас помутился разум, господин де Зут. К счастью, господин Ворстенбос отходчив, так что извинитесь за свою горячность, распишитесь на документе, и давайте забудем это маленькое недоразумение. Ворстенбос недоволен, но ничего не добавляет к сказанному ван Клифом. Слабый солнечный свет пробивает бумажные панели окна кабинета. «Разве де Зут из Домбурга, — думает Якоб, — продавал кому‑нибудь свою совесть?» От Мельхиора ван Клифа пахнет одеколоном и свиным жиром. — Что же случилось, — говорит ван Клиф, — с «вашей глубокой и искренней признательностью господину Ворстенбосу», а? Трупная муха тонет в его вине. Якоб рвет документ пополам… …и еще раз — на четыре части. Его сердце стучит, как у убийцы после содеянного. «Я буду слышать этот звук разрываемой бумаги, — знает Якоб, — до самой смерти». Напольные часы отбивают время маленькими молоточками. — Я воспринимал де Зута, — Ворстенбос обращается к ван Клифу, — здравомыслящим молодым человеком. — Я воспринимал вас, — Якоб говорит Ворстенбосу, — образцом для подражания. Ворстенбос берет приказ о назначении Якоба и рвет пополам… …и еще раз — на четыре части. — Я надеюсь, вам понравится жизнь на Дэдзиме, де Зут: другой вы и не увидите в ближайшие пять лет. Господин ван Клиф: кого вы берете себе в заместители — Фишера или Оувеханда? — Выбор жалкий. Я бы не хотел ни того ни другого. Но пусть будет Фишер. Из Парадного зала доносится голос Филандера: — Извините, но хозяева все еще заняты. — Избавьте меня от вашего присутствия, — говорит Ворстенбос Якобу, не глядя на него. — Как только губернатор ван Оверстратен, — рассуждает Якоб вслух, — узнает о… — Угрожаешь мне, ты, набожная зеландская говняная вошь, — отвечает спокойно Ворстенбос. — Если Сниткера только пощипали, то тебя разрубят на куски. Скажите мне, директор ван Клиф: каково наказание за подделывание письма от имени Его превосходительства генерал-губернатора голландской Ост-Индской компании? Якоб ощущает внезапную слабость в ногах. — Это зависит от причин и обстоятельств… — А если это — сумасшедший клерк, который посылает поддельное письмо не к кому иному, как сегуну Японии, где угрожает эвакуацией Компании ключевого аванпоста, если не будут посланы двадцать тысяч пикулей меди в Нагасаки, меди, которую он предполагал продать сам: а зачем же еще ему заниматься подобным деянием? — Двадцать лет тюрьмы, — отвечает ван Клиф, — будет самым мягким наказанием. — Эту… — Якоб пристально смотрит на них, — …эту ловушку вы спланировали еще в июле? — Надо всегда застраховаться от будущих разочарований. Я сказал вам — исчезните. «Я вернусь в Европу, — прозревает Якоб, — не богаче, чем при отъезде». Якоб открывает дверь кабинета и слышит голос Ворстенбоса: «Филандер!» Малаец делает вид, что не подслушивал через замочную скважину. — Хозяин? — Приведи мне господина Фишера. У нас есть для него добрые вести. — Я передам Фишеру! — кричит Якоб, обернувшись. — Почему бы ему не допить мое вино? «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, — Якоб изучает тридцать шестой псалом. — Ибо они, как трава, скоро будут подкошены, и, как зеленеющий злак, увянут. Уповай на Господа и делай добро; живи на земле и храни истину…» Солнечный свет наполняет комнату в Высоком доме. Морские ворота закрыты до следующего торгового сезона. Петер Фишер въедет в новое просторное жилье, положенное заместителю директора. После пятнадцати недель стояния на якоре «Шенандоа» поднимет все паруса, ее моряки тоскуют по открытой воде и толстым кошелькам в Батавии. |