Книга Кровь цветов, страница 68 – Анита Амирезвани

Как только у меня выдалась свободная минута, я отправилась на рынок заменить гребень, сломанный Малеке. Я шла мимо рядов торговцев коврами и красильщиков шерсти, чтобы попасть в ту часть базара, где продавались инструменты ковроделов — лезвия для выравнивания ворса, разделители бахромы и гребни. Проходы были темные и узкие, заваленные мусором.

Когда я отыскала нужную лавку, то услышала, как кто-то играет надрывную мелодию на кяманче. Я тихо подпела — мотив казался странно знакомым. Потом я поняла откуда и повернулась, увидев молодого музыканта Ферейдуна, в одиночестве сидевшего на камне, перебирая струны. Концы тюрбана были обтрепанными, а лицо грязным.

Приблизившись к нему, я сказала:

— Салам. Это я.

— Кто такой «я»? — кисло спросил он, не поднимая головы.

Я оттянула пичех, чтобы он увидел мое лицо.

— А, — сказал он. — Ты одна из этих его…

— Что ты хочешь сказать? — Я была удивлена его грубостью.

— Ничего, — ответил он, словно эта тема его раздражала.

Я снова закрыла лицо.

— Что случилось с тобой? Мне казалось, ты один из его любимчиков.

Он взял на кяманче визгливую, словно кошачий вопль, ноту, и губы его сложились в саркастическую усмешку.

— Он меня вышвырнул.

— Почему?

— Я был слишком нахален, — объяснил он. — Ему это нравится, пока не переходишь границу.

Визгливые ноты, которые он извлекал, раздражали слух.

— Перестань, — сказала я. — Что будешь теперь делать?

— Не знаю, — ответил он. — Мне некуда идти.

В его красивых, с пушистыми ресницами глазах был страх, гладкий подбородок дрожал. Он был почти ребенок.

Вытащив монету, на которую собиралась купить гребень, я положила ее в его чашу для подаяний.

— Да будет с тобой Господь, — сказала я.

Он поблагодарил меня и, когда я пошла прочь, заиграл нежную, печальную мелодию. Она напомнила мне музыку, которую он играл в первую ночь, которую я провела с Ферейдуном. Как много изменилось с тех пор и для меня и для юного музыканта! Как неожиданно он оказался на улице!

Передумав делать покупки, я повернула домой. По пути с базара я обычно шла мимо маленькой мечети, которую хорошо помнила. Я вошла в нее и тихо села в одной из устланных коврами боковых комнаток, слушая женщину, читавшую Коран. Она как раз начала одну из моих любимых сур, о двух морях, одно из которых сладкое и насыщающее, а другое соленое, но в обоих водится красивая крупная рыба. Слова успокоили мое сердце, и, когда я услышала призыв с минарета, то встала и помолилась, касаясь лбом кистей ковра. Закончив, я снова уселась на ковер, слушая с закрытыми глазами ровный голос читавшей. Я думала о Ферейдуне и Нахид, об узлах нашей с ней дружбы, которые в моей памяти вдруг превратились в путаную бахрому. Я по-прежнему не знала, что делать с предложением Ферейдуна, а мой сигэ скоро истекал.

Какая бы мысль ни терзала меня в нашей деревне, отец почти всегда замечал это, наблюдая за мной. Что бы он сказал мне сейчас? В мыслях я отчетливо видела его таким, каким он был в нашу последнюю прогулку вдвоем, с посохом в руке. Он поднял его, словно меч. «Открой глаза!» — сказал он, и голос его прогремел во мне.

Я повиновалась и словно впервые увидела ковер под ногами. Цветы его вздрагивали, будто собираясь распуститься в звезды, а птицы, казалось, готовились взлететь. Все очертания, к которым я так привыкла, — желтые изразцовые стены мечети, купол, уходящий ввысь, даже самый пол — все теперь казалось изменчивым, как частицы песка в пустыне. Стены задрожали и вспучились; землетрясение, подумала я; но никто больше не заметил этого, и все же земля, стены и потолок больше не были твердыми. Я тоже начала утрачивать телесную суть, и на блаженный миг чувство, будто я уступаю чему-то, охватило меня, растворяя меня в совершенном ничто.

«Бабб! — молча воскликнула я. — Что мне делать?»

Он не ответил, но его любовь пронизала мое тело. Я ощутила радость от его близости, в первый раз после его смерти. Вспомнился день, когда он, забыв о болезни, показывал мне водопад и женщину с могучими руками, спрятанную за ним. Его любовь никогда не рождалась из его собственных интересов, она не зависела от того, доставляла ли я ему удовольствие. Узнать его любовь было все равно что узнать, какой должна быть любовь. Она была чистой и ясной, как река, и я хотела отныне чувствовать себя такой же. Хизр, пророк Господа, показывал заблудившимся в пустыне паломникам дорогу к воде; теперь мой отец показывал мне путь.

Колебания вокруг меня замедлились и утихли. Стены снова обрели твердость; ковер стал самым обычным ковром. Я коснулась ворса, чтобы соединиться вновь с землей, потом встала на подгибающиеся ноги. Женщина, читавшая Коран, заметила, как меня шатает, и предложила мне помощь.

— Осторожнее, ты выглядишь ослабевшей, — сказала она.

— Спасибо, мне уже намного лучше, — ответила я.

Когда я вышла из мечети, шаг мой был тверд и решение насчет Ферейдуна цвело в моем сердце.

Найдя матушку, я рассказала ей, что случилось в мечети. Голос отца все еще гремел во мне.

— Он сказал мне: «Открой глаза!»

— «…и взгляни на правду», — добавила она, завершая стихи, которые он любил цитировать.

Она просто светилась радостью.

— Как чудесно, что он до сих пор настолько с тобой, — глаза ее затуманились, — и со мной тоже…

— Биби, он помог мне принять решение, — сказала я, зная, что она выслушает, если это будет от него. — Я прекращаю сигэ.

Несмотря на рассказанное мной, она была потрясена.

— Что? И разрушишь наше будущее?!

— Он не будет всегда хотеть меня, биби. Однажды ему наскучит и он найдет другую.

— Ну и почему бы не получать деньги, покуда его внимание не иссякло?

— Из-за родителей Нахид. Теперь они нас презирают. Ясно дали это понять, отменив заказ на ковер.

Матушка вздохнула:

— У мужчины должны быть сигэ. Они приучаются нести это бремя.

Я помолчала.

— Ты говоришь совсем как Гордийе.

Матушка оскорбленно отпрянула.

— Кое-чего ты не знаешь, — мягко добавила я. — В нашу последнюю встречу с Нахид она грозилась повредить любому ребенку, которого я понесу. Могу ли я жить с этим страхом?

Моя мать также прекрасно понимала, что во власти Нахид устроить такое.

— Вот скорпиониха, — сказала она. — Я всегда задумывалась, а в самом ли деле она тебе подруга?

— Знаю, — ответила я. — Ты была права. Но что же нам делать? — Матушка была в панике, увидев, насколько я серьезна. — Гордийе и Гостахам уже потрясены и несут серьезный убыток. Если ты оскорбишь Ферейдуна, они могу потерять даже больше. Что, если они рассердятся настолько, что вышвырнут нас?