Книга Угрюмое гостеприимство Петербурга, страница 47 – Степан Суздальцев

— Что? — прорычал старый князь.

Молодой маркиз почувствовал, что ему трудно дышать. Ему было плохо. Ему хотелось выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха. Он ощущал себя опустошенным, разбитым. У него не было сил: последние оставляли его, словно изгоняемые пронзительным волчьим взглядом старого князя.

У Ричарда начали дрожать колени. Ему было страшно, жутко находиться подле раздраженного Андрея Петровича. И все же он выпрямился и дрожащим голосом произнес:

— П-прошу вас, не смейте г-говорить дурно о моей м-матери.

Старый князь зловеще оскалился. Это была улыбка. Улыбка невиданного северного волка, способного перегрызть глотку льву.

Ричард бы предпочел заглянуть в пасть к Сатане, нежели видеть хищные эти клыки. Молодой человек окончательно выбился из сил и умоляюще посмотрел на старого князя.

— Я любил твою мать, — произнес тот ровным голосом. — Она была мне как дочь.

Ричард, насколько у него оставалось сил, удивился.

— Не важно, — бросил Андрей Петрович. — Тебе не быть с Анастасией.

— Князь. — Ричард был истерзан разговором.

— Нет, Ричард.

После долгой прогулки по Петербургу Ричард зашел навестить графа Воронцова и узнать о службе Дмитрия на Кавказе.

— Скажите, Владимир Дмитриевич, — произнес молодой маркиз, — вы помните, как рассказывали о ссоре с моим отцом?

— Да, мой мальчик, помню, — улыбнулся Владимир Дмитриевич.

— Скажите: то, что вы сказали мне, — правда?

Солгав тогда, Владимир Дмитриевич подозревал, что однажды Ричард вернется к этому вопросу. Он понимал, что история, придуманная им, не оставит юношу в покое. Но рассказать мальчику позорную (по мнению общества) историю — пускай она будет хоть трижды правдой — Владимир Дмитриевич не мог. Граф считал недопустимым уронить честь отца и матери в глазах сына. И потому он вновь солгал:

— Да, Ричард, это правда.

— Но тогда я не пойму, почему же Марья Алексеевна так противится нашему союзу с княжной Анастасией.

— Понимаешь ли… — Владимир Дмитриевич запнулся, — понимаете ли…

— Владимир Дмитриевич, я буду рад, если вы будете говорить мне «ты», — сказал Ричард.

Граф улыбнулся. Молодой маркиз был для него как сын. И потому ему было отрадно, что Ричард считает их отношения до того близкими, чтобы говорить «ты».

— Так вот, твой отец был очень гордым и самодовольным человеком. Это качество часто раздражает людей с большим самомнением, таких как князь Демидов и Марья Алексеевна. И высокомерие Уолтера они принимают как личное оскорбление. Потому они и не хотят породниться с ним.

— Но, Владимир Дмитриевич, я люблю Анастасию. И это чувство взаимно. Так почему мы не можем просто пожениться?

— Потому что все думают, будто в браке с тобой Анастасия будет несчастна.

— Скажите мне, у меня есть шанс убедить их?

— Да, мальчик мой, — кивнул Воронцов, — и я помогу тебе это сделать.

Владимир Дмитриевич безбожно лгал, когда говорил это. Какие у Ричарда могли быть шансы? Как убедить княгиню Марью Алексеевну? Возможно ли растопить лед ненависти Демидова к герцогу Глостеру, который, несмотря на минувшие годы, оставался тверд и незыблем? Но мог ли граф лишить своего юного друга единственной надежды на счастье? Мог ли он отказать влюбленному мальчику в единственной надежде? Мог ли он развести руками, позволив суровой действительности разлучить два трепещущих сердца? Нет. Пусть это и невозможно, но Владимир Дмитриевич должен приложить все усилия, чтобы устроить счастье Ричарда с Анастасией. И не важно, что на него будут смотреть свысока, будут высмеивать его слабость, что его обвинят в полном отсутствии гордости и чувства собственного достоинства — Владимир Дмитриевич не мог остаться безучастным. Он не мог отказать в помощи сыну женщины, которую любил всю свою жизнь. И счастье графа Воронцова было в счастье этого мальчика, а нисколько не в уважении петербургского света.

Вернувшись на Конногвардейский бульвар, Ричард отправился в свою спальню. Он был измотан и чертовски устал. Но мысли о тайне отца, о Владимире Дмитриевиче, об Анастасии — в первую очередь об Анастасии — не давали ему покоя. Он должен был с кем-то поговорить. Но тревожить старого князя молодой человек боялся.

И вдруг Ричард подумал о Петре Андреевиче, которого не видел с тех пор, как оставил столицу. Он вышел из спальни и отправился на поиски Луки.

— Доложи молодому князю, что я хочу поговорить с ним.

— Его сиятельство Петр Андреевич сейчас в библиотеке, — отвечал лакей.

— Андрей Петрович с ним?

— Играют в шахматы-с, — улыбнулся Лука.

Ричард сначала думал оставить затею поговорить с молодым князем, но решил, что не пристало маркизу Редсворду скрываться от кого бы то ни было, пусть даже это сам Андрей Петрович Суздальский. Он вошел в библиотеку как раз в тот момент, когда старый князь объявил сыну шах и мат.

— Вернулся, — констатировал Андрей Петрович, заметив Ричарда.

— С возвращением в столицу, маркиз, — улыбнулся Петр Андреевич.

Он встал и крепко пожал Ричарду руку.

— Я хотел поговорить с Петром Андреевичем, однако я рад, что застал вас, Андрей Петрович, — сказал Ричард. — Я был у Владимира Дмитриевича.

— И как он? — поинтересовался старый князь.

— Он считает, что история моего отца — вовсе не причина Александру Юрьевичу отказывать в просьбе позволить мне ухаживать за Анастасией.

— Наивный мальчик, — покачал головой старый князь, — ты ничего не знаешь. Доброй ночи, господа.

— Так, значит, вы имеете самые серьезные намерения в отношении княжны Демидовой? — уточнил Петр Андреевич, когда его отец скрылся за дверью.

— О да, — мечтательно сказал маркиз.

Молодой князь нахмурился. Это показалось Ричарду странным.

— Играете? — Молодой князь кивнул на шахматную доску. Роль фигур играли оловянные солдатики, русские и французские.

Ричард улыбнулся и кивнул.

— Вы не против, если я предложу вам играть за Бонапарта? — спросил Петр Андреевич. — Отец всегда играет за русских, и французы мне порядком надоели.

— А кто белые? — поинтересовался Ричард.

— Французы.

— Я не люблю французов, — сказал маркиз.

— Я тоже, — ответил князь, — но у них замечательное вино, восхитительный сыр и очаровательный язык.

— Пожалуй, на этом их достоинства заканчиваются, — усмехнулся Ричард. — Итак, я за белых, за Наполеона.

Он сел за шахматный стол и сделал первый ход. Молодой князь налил два бокала вина и сделал свой ход.

— Что у вас нового? — спросил Ричард. — Я слышал, вас возвели в надворные — поздравляю.