Онлайн книга «Зори лютые»
Сладкие мысли великокняжеского брата нарушил тревожный вскрик воеводы Вельского: — Татары со степи! Дмитрий повернулся и вздрогнул. В спину Большого полка грозно надвигались тумены Назиба и Абдулы. Когда исчезла первая оторопь, Дмитрий подал сигнал к отходу. Заиграли рожки, и, отбиваясь лучным боем, русская рать покатилась. По полкам сотники и десятники, сдерживая воинов, шумят: — Спину не показывать, посекут! Воевода Вельский коня вздыбил, крикнул: — Я к Большому полку! Полки успели развернуться, встретили конницу в копья, секиры. Дмитрию видно, как люто бьются воины. И хоть отступают, но не бегут. На сердце полегчало. Прокричал громко: — Отходить к ладьям! И услышали, повернули к кораблям. Тут упал, сраженный стрелой, князь Вельский. Охнул Дмитрий, закричал: — Князя Федора недругам не оставлять! Воины подхватили тело воеводы. А у казанцев ярость спадать начала. Верно, сила их иссякает. К полудню и совсем выдохлись. Отвел темник Омар свои тумены. По русским полкам радостный гул. Недоумевают: как удалось уцелеть? Кабы еще чуть навалились, всех посекли бы. Вытер князь Дмитрий потное лицо ладонью, вздохнул облегченно: — Слава те, Господи, кажись, спасены. Но, тут же вспомнив, что придется держать ответ перед государем, помрачнел. Велик урон людской, и пушки казанцам оставили. Дмитрий велел найти Твердю. Того насилу сыскали. Еще в начале боя, завидев конницу татар, бросил пушки, убежал на ладью, забился меж скамьями, дух затаил. К вечеру поредевшие полки погрузились на ладьи. Уже когда отплыли, князь Дмитрий, примостившись на корме, отписал два письма: одно на Москву, великому князю Василию, другое — в Нижний Новгород, воеводе Киселеву, дабы тот со своими воинами и огневым нарядом спешил на подмогу. Да не забыл позвать с собой верного Москве татарского царевича Джаналея, недруга казанского хана Мухаммеда-Эмина. * * * На пыльных базарах и узких улицах, на поросших первой травой площадях и у строгих мечетей, нарушая вечернюю тишину, враз забили кожаные тулумбасы, завопили ханские глашатаи: — Слушайте, о люди Казан-Сарая! Слушайте, о чем говорим мы! О великий Мухаммед-Эмин! О доблестные его темники! Слушайте, о славные казанцы, о чем скажет вам наш язык! Небо ниспослало нам достойнейшего из достойных ханов. Мухаммед-Эмин сын великого отца, внук великого деда, потомок Бату-хана и Чингиза! Великий из великих хан Мухаммед-Эмин победил шайтанов урусов. Его темник храбрый Омар сразил темника урусов князя Вельского, а князя Дмитрия багатуры гнали, как гонит хозяин своего шелудивого пса… О небо! О великий хан! И глашатай воздевал над головой руки, а толпа подхватывала радостно: — О великий хан! Эти выкрики торжествующих толп доносились до ханского дворца, где Мухаммед потчевал своих темников. Поджав ноги, они сидели на коврах полукругом, еще не остывшие от дневного боя, и перед ними дымились блюда с пловом и кусками молодой конины, жареными мозгами и жирными лепешками. Поддевая пальцами рассыпчатый рис, темник Омар ел не спеша, чавкая, запивая кумысом, вытирая время от времени лоснящиеся ладони о полы шелкового халата. Темники молчали, слушали Мухаммед-Эмина, изредка прерывая его одобрительными восклицаниями. Омар кивал головой, поддакивал хану, хотя и знал: урусы побиты, но не разбиты совсем. Они уплыли сегодня, но могут воротиться завтра с силой двойной. А потому надо готовиться встретить их, но не дуться от важности, как Мухаммед-Эмин, и не проводить время в праздном безделье. Темник Омар думал об этом, а вслух не произносил свои мысли, терпеливо сносил бахвальство Мухаммед-Эмина. Хан хлопнул в ладоши, подал знак, чтоб темники уходили. Когда Омар покинул ханский дворец, на город давно уже опустилась ночь. Поднявшись на широкую крепостную стену, он вглядывался в темень. Его по-рысьи зоркие глаза разглядели отблескивавшие внизу воды Казанки-реки и Волги. А за Казанкой кольцом горели костры. То багатуры сторожат пленных урусов. Омар в который раз задает себе вопрос: «Когда ждать урусов?» Что они воротятся, Омар в этом не сомневается. Но сколько пройдет времени? И, не ответив на свой вопрос, темник решает тумены Абдулы и Назиба послать вверх по Казанке-реке. Пусть стоят там в лесах скрытно от князя Дмитрия. * * * Во гневе государь Василий Иванович. От брата Дмитрия недобрая весть. Отошли полки от Казани с немалым людским уроном, потеряв огневой наряд и воеводу, князя Вельского. Сжав пальцами тронутые сединой виски, Василий расхаживает по Грановитой палате, говорит резко: — Вельский виновен во всем. Зачем без князя Ростовского судьбу пытал? Вот и бесчестье терпим по глупости его. Замолчал. Молчат и бояре, сгрудившиеся посреди залы. Да и что возразишь? Какое воинство послали на Казань, ан они разобща Мухаммеда покорить надумали. Им бы в один кулак собраться да ударить по городу. Гордыня у каждого превыше здравого разума. Князь Василий Данилович Холмский наперед бояр подался, почесал затылок. — Эх, греха сколько! — и с досады рукой махнул. — Не неук воевода Вельский был, а поди… Боярин Версень недовольно повел бровью, защитил Бельского: — Почто с одного Федора Ивановича спрос? Там же чать и князь Дмитрий Иванович воеводой. Василий замедлил шаг, проронил насмешливо: — Ты, боярин, не умничай. Потом, заложив руки за спину, заходил, шагая широко. Длинные полы шитого серебром кафтана развевались на ходу, высокий воротник подпирал бороду. Откашлялся, снова сказал: — И хоть воевода Вельский голову сложил, ан без славы. И нам, всему воинству, позор… — Сколь людства загубили и казне урон, — вздохнул Михайло Плещеев. — Воинству нашему от Казани поворот и на веки веков, — снова просипел боярин Версень. — Мы с боярином Твердей упреждали о том, ин нас во злом умысле упрекнули. Государь круто поворотился, вперился темными глазами в Версеня. Сказал тяжело: — Вот в чем речь твоя, боярин? Версень отшатнулся в испуге, а Василий дышит в лицо, продолжает говорить: — Не о деле пеклись вы, бояре, а не хотели зады от лавок отрывать, в поход идти. За то же, что Твердя пушки утерял, заставлю ответ держать. — Великий князь… — попытался вставить слово Версень. Василий оборвал его резко: — Не токмо великий князь я есть вам, но и государь! Го-су-дарь! — по слогам повторил он. — И так величать меня надлежит, како и отца моего, Ивана Васильевича, звали! |