Книга Северный ветер. Вангол-2, страница 4 – Владимир Прасолов

— Нужды в том не было, ну и поэтому тоже, — согласился Вангол.

— Ты про это золото, как я понимаю, ученому нашему не сказал.

— Не сказал. Нельзя ему про это знать. У него и так мысли про казну адмирала Колчака, пропавшую, в голове бродят. Часы золотые он у Такдыгана видел, те, что я в пещере тогда еще нашел. На них надпись дарственная от адмирала. Вот он и связал все в одну цепочку. Умный дядька. Профессор, что тут скажешь.

Вангол улыбнулся.

— Человек он не алчный, но жаждущий открытий, а это может для него плохо кончиться, потому об этом только мы вдвоем теперь знаем.

— Так наверняка это и есть колчаковское золото… это же огромные деньги, Вангол!

Вангол внимательно поглядел в глаза Макушеву.

— Ну и что? Зачем нам оно?

Макушев выдержал пристальный взгляд Вангола и задумался. Он подбрасывал в воздух монеты, ловил их и снова подбрасывал. «Да. При старой-то власти такие деньги он бы знал, как применить. А теперь действительно куда они? Забрать здесь, унести да снова в землю закопать? И что с того? Да война еще…»

— Прав ты, Вангол, ни к чему нам это сейчас. Держи монеты, может, для чего и сгодятся, когда выйдем к людям. И чего ты мне про это рассказал?

— Война, Степан. Что с нами будет — неизвестно, а золото, в конце концов, не может же навеки в пещере оставаться. Когда-то оно и людям послужить должно. Хорошим людям, для хорошего дела. Как считаешь?

— Верно говоришь.

— Вот потому тебе и рассказал, чтоб со мной эта тайна не сгинула.

— Так тебе же сказано было, что жить будешь долго, — улыбнулся Макушев.

— Время, Степан, — субстанция загадочная. Для кого-то миг — вечность, для кого и сто лет — мгновение.

Степан, выслушав это, только рукой махнул.

— Что ж, идем, смеркается. Рябчиков щипать потемну не хочется.

— Идем.

Семен Моисеевич в эти дни вынужденного безделья плохо спал, нервничал, — в общем, был крайне недоволен собой. Он понимал: обстоятельства сложились так, что он остановился в шаге от неразгаданной тайны. Он был уверен, что старый охотник унес с собой информацию, проливавшую свет, открывавшую путь к важнейшему открытию. Вангол, которого он безмерно уважал, к его стремлению разгадать загадку колчаковского золота отнесся подозрительно спокойно и даже холодно. Семен Моисеевич чувствовал, что он знает о кладе, но, наткнувшись на его отношение, понял, что попытки выяснить что-либо обречены на провал. Вангол не хочет раскрыть эту тайну, а значит, полагаться Семен Моисеевич может только на самого себя.

— Нина, мы не можем вот так бросить все и уйти отсюда, не попытавшись найти колчаковское золото, — наконец не выдержал Пучинский.

— Семен, у тебя только догадки, которые ничем практически не подтверждены, — досадливо сморщилась жена. — Кроме того, сейчас не та ситуация, война. Продлить сроки экспедиции, как-либо аргументировав это, мы не можем. Тем более находясь здесь. Сам понимаешь, что будет, если мы не вернемся к сроку. Мы и так уже опаздываем…

— Вот именно, Ниночка, война. Где я окажусь после возвращения — в тюрьме, как дезертир, или на фронте, в качестве солдата годного, но необученного? А стране сейчас, как никогда, нужно золото, а если мы, вернувшись, доложим об этом открытии, тогда, уверяю, нам уже не будет грозить наказание за задержку, да и кому придет в голову отправить на убой человека, принесшего стране такой подарок. Как ты думаешь? Пойми, я не трус, я готов уйти на фронт, только есть ли в этом хоть капля целесообразности?

— Ты прав, Семен, в одном: золото стране сейчас необходимо и открытие тайны золотого запаса Колчака, думаю, было бы оценено, но уповать на целесообразность по меньшей мере глупо. Ты же знаешь лозунг «Достижение цели — любой ценой». Насколько это оправданно, покажет история.

Мыскова, помолчав, продолжила:

— Пойми, дорогой, все наши предположения — только предположения. А если здесь этого золота нет, если его вообще нет? Что тогда? Молчишь? Так я отвечу: тогда точно тюрьма нам обоим.

— Хорошо, я считаю, нужно еще раз поговорить об этом с Ванголом. Полагаю, он все знает.

— Если бы он хотел, сам бы тебе открылся. Семен, он не хочет этого.

— Не хочет, потому что не понимает важности момента.

— Ты думаешь, сможешь его убедить?

— Не знаю, но попытаться необходимо.

— Хорошо, попробуй.

— Еще, Нина, я несколько раз спрашивал Ошану об Игоре. Она смеется и говорит, что с ним все в порядке. Он стал ороченом и теперь с молодой женой кочует где-то.

— Ну и что?

— Хотелось бы его все же увидеть.

— Вангол сказал, что Игорь ничего не помнит и теперь живет новой жизнью. Для чего ему нас видеть?

— Ничего не помнит… как он вообще выжил после такого ранения?

— Семен? Михаил Илларионович Кутузов дважды имел пулевые ранения в голову, и это не помешало ему разбить Наполеона.

— Да, конечно, иной умирает от занозы в пальце…

— Вот и наши добытчики…

В чум, откинув полог проема, вошли Вангол и Макушев.

— На ужин — дичь! — с пафосом провозгласил профессор.

— Да как будто здесь бывает что-то иное, — подал с иронией голос больной.

— О, в вас просыпается чувство юмора, хороший признак! Так, кто со мной потрошить птицу?

Вангол, передав рябчиков Семену Моисеевичу, присел на топчан к Владимиру.

— Ну как ты?

— Хорошо, Вангол.

— А ну встань.

Владимир сел, осторожно спустил ноги на пол, застеленный оленьком. Медленно встал и сделал несколько шагов.

— Ну как?

— Щекотно и уже не так больно, — честно ответил Владимир.

— Хорошо. Завтра выходим, так что готовьтесь, друзья, в путь.

Семен Моисеевич посмотрел на Нину. Та улыбнулась и развела руками.

— Поговорить мы еще успеем, дорога дальняя. Семен Моисеевич, поверьте, я вас понимаю, но времени сейчас на поиски у нас нет, — сказал Вангол, глядя прямо в глаза профессору.

Семен Моисеевич растерянно молчал, переводя взгляд с Вангола на всех присутствующих.

— Да, надо выходить из тайги, день-два, и ударят заморозки, — поддержал Вангола Степан.

— Что ж, будем собираться в дорогу. Семен, однако это не освобождает тебя от чистки рябчиков, — улыбнулась Мыскова.

— Оставьте, я быстро управлюсь. — Ошана забрала из рук профессора птицу.

— Я конями займусь, — сказал Макушев, выходя из чума.

— Я тоже, — подхватился следом Арефьев.

Утром, тепло попрощавшись с Ошаной, они покинули ее стан и углубились в тайгу. Таежные тропы, в которых безошибочно разбирался Вангол, через неделю вывели их к северной оконечности Байкала. Здесь, на скалистом берегу, они расстались. Семен Моисеевич, Нина и Владимир пошли на Иркутск. Вангол, Макушев и Арефьев, огибая великое «море» с востока, — на Улан-Удэ. Только в начале октября они вышли к небольшой станции. На запад шли и шли воинские эшелоны…