Онлайн книга «Харбин»
|
Пружины старого матраца в одной из наугад открытых им комнат впились в бок. «Чёрт возьми, – подумал он, – а вроде приличное заведение! – Он повернулся на другой бок. – Надо было бы спать в кабинете, но там Юшков! Где же переночевать? Или перейти в комнату Доры, у неё-то наверняка кровать приличная! И дверь плотно закрывается!» Сколько раз и по каким только кабинетам не путешествовал Михаил Капитонович здесь раньше, он никогда не чувствовал пружины в боку, а до того ли было! В спальне Доры всё было по-другому. Он выпил ещё, разделся, лёг и моментально уснул. Миша лежал в кроватке, прабабушка сидела рядом, у неё над головой маленьким огоньком светилась лампадка под образом Георгия Победоносца. – …и поднялся Ермак Тимофеевич на крутой берег Иртыша, и вышел против хана Кучума… Миша слушал прабабушку, глядел на неё и не мог оторвать взгляда. Прабабушка замолчала и глянула в глаза Мише. Михаил Капитонович вздрогнул, очнулся и поднялся на локте. Он тёр глаза, их слепил обжигающе яркий, красный, горячий свет, который, отражённый в зеркале, лился по спальне. Прислонившись бедром к будуарному столику, стоял и смотрел на него Юшков. Сорокин хотел встать, но не мог, у него были свинцовые ноги и пудовые руки, он не мог пошевелиться. У Юшкова горели волосы, его голова отделилась от тела и светящимся черепом поплыла по комнате, все ближе и ближе к Сорокину. Михаил Капитонович поднял руки и закрылся. 16 августа, четверг – Ну что, Александр, ваши поиски к чему-нибудь привели? Енисей сидел с отсутствующим взглядом, он услышал вопрос Степана, вздрогнул и посмотрел на него. – Что-то удалось? – повторил вопрос Степан. Сашик отрицательно помотал головой. – А в Дайрен пытались дозвониться? – Отец не оставил названия гостиницы, я не знаю, куда звонить… – И вдруг подумал: «Если они уже уехали куда-нибудь в Шанхай!» – Тогда давайте так, когда здесь всё устаканится, я попробую попросить у командования разрешение для вас туда съездить, а пока расставьте людей, назначим старших, познакомьте их с моими, вы их знаете… Сашик молча кивнул. – …пока можете продолжить поиски здесь, в Харбине! Иван! – громко крикнул Степан. – И давайте договариваться с китайцами. Согласны? Сашик снова кивнул. – Иван, – сказал он вошедшему Савватееву, – скажи переводчику, что мы готовы. Через час в комнату, где сидели Степан и Енисей, вошли Лао Чжан, его брат и переводчик. Степан встал: – Вот так, товарищи! Докладываю! Вчера, 15 августа, японский император объявил приказ о капитуляции. Японцы… – Плавают по городу, как дохлые рыбы, – вставил Ванятка. Степан посмотрел на него, Лао Чжан с Толстым Чжаном тоже посмотрели на Ванятку, улыбнулись и разом сказали: – Шанго! – Наши войска на востоке… – Степан подошёл к карте, – штурмом взяли Муданьцзян, это четыреста километров от Харбина, через двое-трое суток они будут здесь… Лао Чжан и Толстый Чжан закивали. – Поэтому предлагаю объединить силы и под видом местных жителей организовать охрану и наблюдение за миссией, жандармери ей, полицейскими управлениями в городских районах, железнодорожным мостом на правом и левом берегу, интендантскими складами, виадуком, дорогой на Пинфань. Лао Чжан, присоедините своих людей к группе охраны интендантских складов, если понадобится – берите оружие… Когда китайцы и Енисей ушли, Степан с Матеей и Ваняткой поехали к особняку на Гиринской. – Неужели за шесть дней там не было никаких шевелений? – Да, Фёдорыч, так и было, мы у окна сидели по очереди, день и ночь, без перерыва! Ничего! Они подъехали к ограде, и Степан толкнул калитку. Она была заперта. – Давай! – сказал он Матее. – Лучше я! – предложил Ванятка. Длинной загнутой проволокой он покопался в замке и открыл его. – Ну ты мастер! – удивился Степан. – Где научился? – Так, до войны тоже надо было как-то жить и что-то есть, – совсем по-серьёзному ответил Ванятка и пошёл по дорожке в дом. Там он точно так же открыл входную дверь: – Заходьте! В особняке было тихо и пахло холодным табачным перегаром. Степан вошёл в гостиную. На столе лежали аккуратной стопкой машинописные листы с печатным и рукописным текстами. Он взял их и сел в кресло. Потом поднял глаза и принюхался, рядом со стопкой стояла пепельница, полная высохших, задубелых окурков. – Иван! В гостиную зашёл Ванятка с кухонным ножом в руке. – Чего ты там нашёл? – Степан уже понял, что особняк пуст, а они так и не выяснили, кого они столько дней стерегли. Ванятка взял со стопки верхний лист, перевернул его чистой стороной и положил нож. – Что это? – А гляньте! Степан склонился над ножом: – Отдёрни штору, что ли, только немного. Ванятка отдёрнул штору, стало светлее, на лезвии ножа Степан увидел чёрный соскоб. – Ты думаешь, это кровь? Где нашёл? – Погреб весь измазан и лестница там тоже… – А кровь? Точно? Ванятка послюнявил пальцы, взял с ножа крошку соскоба и растёр его. Соскоб из чёрного превратился в тёмно-красный. – Вот так! Через час они вышли из особняка. «Прошляпили, – подумал Степан. – Ох и нахлобучат меня! Надо привлечь Мироныча, уже пора!» Мироныч вышел на солнечный свет, поднял лицо, сощурился и вздохнул полной грудью. – Да, Фёдорыч, продержал ты меня в этой китайской каталажке, ни тебе вздохнуть, ни… – Дышите, Сергей Мироныч, дышите, только на солнце не смотрите, а то ослепнете… – Ты пошутил, Фёдорыч, а на что же смотреть, на китаянок, что ли? Так я их много видал, я ж здесь уже тридцать лет живу… – Ладно, садитесь в машину! Будем ездить по городу и смотреть на китаянок, – пошутил Соловьёв. Они сели в легковушку и выехали на Старохарбинское шоссе. На Соборной площади на малой скорости они сделали несколько кругов, по Вокзальному проспекту спустились к вокзалу, переехали через виадук, змейкой проехали по параллельным улицам Пристани и вернулись на Соборную. По всей дороге Мироныч рассказывал то, что Степану было уже известно: где что находится важного и интересного для новой власти, где управления и отделы полиции и жандармерии, где армейские казармы, где конспиративные квартиры наружного наблюдения и многое другое. Степан слушал, а Ванятка щёлкал фотоаппаратом. – А японцы! – с удивлением повторял Мироныч. – Я их и не узнаю даже! Какие-то они вялые совсем, бравый-то вид свой растеряли вовсе! Вот что делается! Это отчего же так? Фёдорыч! |