Онлайн книга «Харбин»
|
– И вы неплохо знаете китайцев… – Да уж, пришлось. Ладно, я тоже, пожалуй, не буду. Вы, господин Родзаевский, подаёте плохой пример – не пить, это вас в Советах научили? – Вы хотите меня обидеть? – Помилуйте, будем считать, что я неудачно пошутил, а по этому поводу я с горя всё же глотну. – Глотните, я думаю, что у вас такая закалка, что глоток вам не помешает, да и прохладно становится, чувствуете, как от земли тянет? – Да, рядом сад! Сашик почувствовал, что из-под ящиков поднимается холодный, сырой воздух, и пододвинулся поближе к тёплому Гоге. – Вы, Константин Владимирович, каких придерживаетесь политических взглядов? Почему вы здесь? – Я? – Родзаевский несколько секунд молчал. – Разве вас не предупредили? – Предупредили, но в суете и скороговоркой! – Я преклоняюсь перед итальянским дуче Муссолини, слышали о таком? – Слышал и даже видел в кинематографе – лысый, надутый и чванливый, с оттопыренной нижней губой, в портупеях и в пилотке с кисточкой. И что в нём хорошего? – Фашизм! Он построил в Италии настоящее фашистское государство, где есть и вождь, и народ, и никаких коммунистов и евреев. – Хм… с коммунистами понятно, они выгнали нас с родины, а чем вам помешали евреи? – Шутите? Разве не они – главные коммунисты? Они же сосут кровь из трудового населения, посмотрите хотя бы на харбинских магнатов – одни евреи: Каспэ и Лапото чего стоят! – Каспэ знаю, он начинал с часовой мастерской, а Лапото вовсе не еврей, а трокайский караим… – А чем трокайские караимы отличаются от евреев? – Во-первых, они не сыны колен Израилевых, а потомки каспийских хазар, это должно быть известно из учебника истории, а во-вторых… – Что во-первых, – перебил его Родзаевский, – что во-вторых… самое главное, что они исповедуют иудейскую веру, а тут не важно, чьи они потомки: они ничего не производят, кроме денег от нечестной торговли… – Не согласен с вами, – Лапото производит табак, который курит вся Маньчжурия, кстати, вот его папиросы, угощайтесь! – Воздержусь, тем более от папирос иудейского производства. – А вы строгий! Не излишне? Родзаевский замялся с ответом и, видимо, решил, что надо переменить тему: – Так вы не досказали о том, что было 21 марта в Шанхае! В понедельник! – Вижу, что для вас это – как бы это сказать помягче? Ну да ладно, я, чтобы закончить тему, придерживаюсь истины, что нет плохих национальностей – есть плохие люди. – Михаил Капитонович секунду помолчал. – А про Шанхай, извольте, хотя вспоминать не хочется, но до утра ещё далеко, можно и вспомнить. Так вот! В понедельник, 21 марта, когда Нечаева с нами, как я вам уже говорил, не было, его ранили… Кстати, если вам это так интересно, вы можете обратиться к парижской газете «Возрождение», я имею в виду интервью одного нашего офицера Орехова, которое было напечатано в первоапрельском номере… – Помню, даже могу кое-что процитировать на память… – Любопытно! – Пожалуйста! – Родзаевский потёр ладони. – Всё-таки прохладно! – А я и предлагал вам выпить… – Нет, нет! Вы хотели интервью. – Родзаевский снова потёр ладони: «Ясно, что Шанхай кантонцы займут. Здешние шаньдунские войска северной коалиции, действовавшей против Гоминьдана, ненадёжны, командование их – неискреннее, и все говорят о предательстве. Но, если Шанхай падёт, это будет ужасно… Китайцы озлоблены против белых, будет резня. Ими руководят большевики. Недавно в сражении под Чушинляном нами был захвачен в плен батальон южан. Русский отряд всегда избегает всяких расправ, понимая, что то дело, которое он творит, далеко не китайское, а подвиг международного значения. В этом батальоне оказались три красных командира, бывших офицеров-курсантов Красной армии, один, Гирлис, наполовину венгр, наполовину чех, коммунист, «политический комиссар». Первые двое с раскаянием перешли к нам, третьего пришлось расстрелять, так как было доказано, что он – автор расправ и грабежей по пути следования батальона. Китайских солдат мы распустили по домам. Через день они были уже в шаньдунских войсках. Людям так импонирует вольная и сытая жизнь солдата, что они, забывая о риске для жизни, идут с кем и за что угодно… – Родзаевский излагал почти без интонаций. – …Конфискован склад коммунистической литературы, присланный из Совдепии. Китайские власти, нарушив экстерриториальность, арестовали в советском генконсульстве опаснейших шпионов и агитаторов-коммунистов. Русскими отрядами затыкают все дырки на фронте. Мы играем роль ударных батальонов 1917 года, дерёмся как львы, до потери жизни, так как знаем, какая ужасная смерть там: китайцы обезглавливают русских, и головы их носят на пиках, как трофеи. С другой стороны, лучше умереть в бою, чем быть замученными в подвале палачей. Объясните это вашим Милюковым, и пусть они хоть немного поймут психологию людей, которые хотят жить или если даже и умереть, то с пользой для общего дела». – Родзаевский закончил и выдохнул. – Браво! У вас блестящая память, признаюсь, вы меня приятно удивили! А где вы учились или учитесь? – Юридический факультет… – Ну что ж, для стряпчего, то есть для присяжного поверенного, это совсем немаловажно. Сделаете карьеру! Это сколько же надо знать статей различных, Уложение… – Я не собираюсь делать карьеру адвоката… – А какую же? – Я посвятил себя политике… – Слышал, вы и генерал Косьмин возглавляете Русскую фашистскую партию! – А что же вы тогда спрашиваете о моих политических взглядах? – Для верности, не обижайтесь, и для разговора. – Так что – Шанхай? – А вы, Константин Владимирович, – упорны! – И вы не обижайтесь! – Да уж как-нибудь! Так вот… – Надеюсь, с третьего раза у вас получится! – А чему же тут получаться? Война – она и есть война: страх, грязь, смрад, вонь и… – Смерть! – Именно – смерть! – Смерть – как искупление! – Ну не знаю, кто что должен искупать, а только любая смерть отвратительна, особенно когда она настигает тебя голодным, разутым и в раскисшей грязи. – Михаил Капитонович немного помолчал. – Я определился в бригаду Нечаева в марте 1926 года, к моменту наступления на Тяньцзинь… – А где вы были до этого? – С одной милой особой почти год жил в Японии… – С японкой? – Нет, с англичанкой, английской журналисткой… – А почему вы тогда не устроились с ней где-нибудь в мирной жизни? – Я ничего не умею, и когда я отказался ехать с ней в Англию… |