Онлайн книга «Мудрость Хеопса»
Самым удивительным в этот вечер — и самым неожиданным — было то, что фараон выказывал признаки непонятной тревоги и душевных страданий, в то время как ему следовало бы весело отмечать самое значительное достижение в истории его страны. Из тех, кто был рядом с ним, первым распознал мрачное настроение царя архитектор Мирабу Он не смог удержаться, чтобы не спросить: — Что так явно беспокоит моего господина? Фараон с легкой усмешкой взглянул на него и тоже задал вопрос, словно размышляя вслух: — Знавала ли история царей, чей разум не был бы полон забот? Не раздумывая над этим ответом-вопросом, мастер возразил: — Но сегодня вечером моему господину пристало праздновать без всяких отговорок. — И по какой же причине твой господин должен веселиться и ликовать? — иронически поднял бровь Хуфу. Мирабу после этих полных горького сарказма слов царя потрясенно замолчал и чуть не забыл о великолепии хвалебной речи в честь фараона и пышности устроенного им торжества. Принцу Хафре и вовсе не нравились перемены в настроениях отца. — Потому, мой господин, — твердо заявил он, — что сегодня мы отмечаем благословение величайшего свершения в летописи Египта. Хуфу рассмеялся: — Это ты о моей гробнице, о принц? Разве подобает человеку приходить в восторг, когда ему уж уготована могила? Пусть даже великолепная? — Да продлит владыка долгую жизнь нашего повелителя, — сказал Хафра. — Славная работа заслуживает признания и праздника. — Да-да, — кивнул царь, — но если она напоминает о смерти, то к тому, что ты перечислил, надо бы еще добавить и печаль. — Напротив! Эта гробница будет говорить поколениям о бессмертии, мой повелитель! — со страстью в голосе воскликнул Мирабу. — Мирабу, — улыбнулся фараон, — я восхищаюсь твоей работой, но намеки на то, что человек смертен и царя не минует чаша сия, наполняют душу скорбью. Да, я не заостряю внимание на том, что именно вдохновило тебя на создание этого монумента, обреченного простоять многие века. Просто говорю, что бессмертие само по себе есть смерть для наших дорогих, недолговечных жизней. В разговор вмешался визирь Хемиун. Он сказал спокойно, серьезно и с искренней верой: — Мой господин, гробница — это ворота в вечное существование. — Конечно, Хемиун. Но все же грядущее путешествие через реку смерти требует серьезных приготовлений, особенно когда оно бесконечное. Ты не думай, будто фараон страшится того или сожалеет. Нет, нет и нет! Просто я поражаюсь этому символическому жернову, который крутится и крутится, перемалывая всех — царей, жрецов, воинов, простолюдинов… Принц Хафра устал от философствований отца. — Мой господин слишком много времени тратит на размышления, — скептически заметил он. — Возможно, принц, тебе эти размышления не нравятся, ибо ты ждешь не дождешься, когда меня забальзамируют и поместят в виде мумии в мой вечный дом, а ты наконец-то займешь мой трон… — Как вы можете так думать, отец? — Хафра побагровел от злости, но взял себя в руки и уже более хладнокровно сказал: — Правда в том, что созерцание течения времени — это занятие для мудрецов. Что же до тех, кого боги обременяют тяготами правления, неудивительно, что они стараются отгородиться от этих сложных проблем. — Ты хочешь сказать, что я совсем состарился? — с насмешкой спросил его Хуфу. — Что я должен читать лишь Книгу мертвых, а не мудрые трактаты философов? Ты это хочешь сказать, сын мой? — повторил он уже с некоторой угрозой в голосе. Присутствующие встревожились, а принц просто испугался. — Пусть меня покарают боги, отец, если я смею думать и говорить такое! — выпалил он. С иронией, но уже твердо царь сказал: — Успокойся, Хафра. Знай, что твой отец сохраняет властную хватку своей железной руки. — В этом ни у кого нет сомнений, — ответил Хафра. — Теперь я доволен вашими словами, хотя и не услышал ничего нового. — Или ты думаешь, что царь не царь, если только он не объявит кому-нибудь войну? — не сдавался Хуфу. Принц Хафра постоянно указывал отцу на то, что ему следовало послать войска, чтобы усмирить племена Синая. Он понял, что имел в виду фараон, и был чрезвычайно удивлен. Коротким мгновением тишины не преминул воспользоваться Хемиун. — Мир гораздо лучше характеризует сильного, могущественного царя, чем война, — сказал он. Принц, распалившись, возразил грозным тоном, подчеркивавшим жестокость и суровость его характера: — Но царь не должен позволять политике мира мешать ему начать войну, когда для этого имеется более чем серьезная причина! — Вижу, ты до сих пор не выбросил из головы эту мысль, — заметил Хуфу. — Да, ваше величество, — сказал Хафра, — и я не отступлюсь, пока не будет принята моя точка зрения. Ибо племена Синая оскверняют нашу землю, угрожают спокойствию египтян и государственному престижу! — Племена Синая! Племена Синая! — вскричал Хуфу. — О чем ты говоришь? Пока еще стражники в пустыне справляются с их небольшими группами. Отправлять войска, чтобы уничтожить их опорные пункты, я считаю преждевременным. Сначала нужно выяснить, есть ли они, эти пункты, или разбойники нападают на караваны в ночи стихийно. И потом, не забывай, принц, каких огромных усилий народа потребовалось, чтобы возвести пирамиду Мирабу! И все-таки придет время, когда я положу конец злодеяниям синайских племен. Ты можешь быть спокоен, Хафра. Полководец Арбу одобрительно покивал головой. В комнате опять повисла тягостная тишина. Наконец фараон, отпив из чаши воды, пробежался взглядом по лицам присутствовавших. — Я позвал вас сегодня, — сказал он, — чтобы поведать о непреодолимом желании, бьющемся в моем сердце. Все настороженно смотрели на Хуфу. Он продолжил: — Ныне я спросил себя: «Что сделал я для Египта и что Египет сделал для меня?» Не стану скрывать от вас правду, друзья мои. Я понял, что люди сделали для меня в два раза больше, нежели я для них. Это признание далось мне нелегко, ибо все эти дни я буквально терзался от боли. Я вспоминал почитаемого нами фараона Мину, который подарил нации священное единство. Родина же дала ему лишь частицу того, что получил от нее я. Тогда я усмирил свою гордыню и поклялся отплатить людям добром за их великодушие, а за их красоту — еще большей красотой. Тронутый речью повелителя, командующий Арбу возразил: — Ваше величество слишком строги к себе, если вы приняли такое решение. Не обратив внимания на замечание Арбу, Хуфу говорил дальше: — Хотя правители должны стремиться быть справедливыми и честными, они зачастую становятся тиранами. Пытаясь достичь процветания и благоденствия страны, они также причиняют ей большой вред. И чем же, как не бессмертными добрыми делами, могут они расплатиться за проступки и искупить свои грехи? Итак, моя боль подтолкнула меня к прекрасному и благородному начинанию. |