Онлайн книга «Мудрость Хеопса»
— Конечно, мужчину, Нафа. Но у тебя тонкая натура в сочетании со страстной впечатлительностью. Разве ты не помнишь, как Хени однажды сказал, что художники — представители того пола, который нельзя назвать ни мужским, ни женским? — Хени считал, что искусство несет в себе что-то от женственности. И все же я считаю, что в плане чувств женщина и художник — абсолютные противоположности, ибо женщина по натуре старается достичь своих целей всеми имеющимися в ее распоряжении средствами, тогда как у художника нет другой цели, кроме выражения духа вещей, то есть красоты. Красота — это высшая сущность, из которой и происходит гармония окружающего нас мира. Джедеф снова улыбнулся: — Думаешь, философствованиями тебе удастся убедить меня в том, что ты настоящий мужчина? Нафа стал серьезен. — Нужны другие доказательства? — ответил он. — Хорошо, тогда, наверное, тебе следует знать, что я собираюсь жениться. — Это правда? — Джедеф был удивлен. Нафа чуть не захлебнулся от смеха, когда сказал: — Неужели я так плох, что ты не допускаешь мысли о моей женитьбе? — Разумеется, нет, Нафа. — ответил Джедеф. — Но я помню, как отец сердился на тебя за то, что ты противник брачных уз. Нафа положил ладонь на сердце. — Я влюбился, Джедеф, — признался он. — Влюбился — и так внезапно. Джедеф — весь внимание — с тревогой переспросил: — Внезапно? — Да. Я будто птица, парил в небе, пока стрела не пронзила мое сердце и я не упал. — Когда это случилось и где? — Джедеф, в разговоре о любви ты не должен спрашивать о месте и времени! — Кто она? Он ответил с почтением, словно произнося имя Изиды: — Мана, дочь Камади из казначейства. — И что ты собираешься делать? — Я женюсь на ней. Джедеф спросил, будто подумал вслух: — Значит, так все и происходит? — И даже быстрее, — сказал Нафа. — Стрела, куда же деваться птице? Воистину, любовь была удивительной сущностью. Джедеф разбирался в искусстве, учениях древних мудрецов и владении оружием, но любовь оставалась для него загадкой. А как же иначе, ведь ей в одно мгновение удалось сразить его брата! Между тем молодой человек почувствовал, как внутри него разгорелось желание испытать нечто подобное, а душа улетела куда-то в дальние края. — Счастливая судьба повелела, чтобы я преуспел в жизни как художник, и господин Фани пригласил меня украсить его приемную залу. Некоторые из моих картин оценили в десять золотых, хотя я отказался продать их. Взгляни-ка! Джедеф повернул голову туда, куда указывал Нафа, и увидел миниатюрное изображение девушки-крестьянки на берегу Нила на фоне заката. Словно пробудившись от красоты этой картины, которая вернула его в реальность из страны грез, юноша медленно подошел к ней и остановился на расстоянии вытянутой руки. Нафа заметил его изумление и был очень доволен собою. — Видишь, какие на этой картине цвета и тени? Ты только посмотри на Нил, на горизонт! — восклицал он. — Просто попроси меня смотреть на крестьянку! — прошептал Джедеф. Разглядывая свое произведение, Нафа сказал: — Моя кисть увековечила течение Нила, в котором чувствуется великое достоинство и гордость. Джедеф, не обращая внимания на слова Нафы, шептал: — О боги… Такое легкое, гибкое тело, стройное и прямое, словно копье! — Посмотри на поля и на склонившиеся злаки, по которым можно увидеть… — продолжал художник. Юноша, будто вовсе не слыша брата, бормотал: — Как великолепно это смуглое лицо. Оно подобно луне! — … что дует южный ветер! — не унимался Нафа. — Как прекрасны эти темные глаза! У них такое неземное выражение! — В этой картине есть не только радость. Обрати внимание на закат! Одним богам известно, каких усилий мне стоило добиться таких оттенков. Джедеф смотрел на брата с изумлением. — Она живая. Нафа, я слышу ее шепот. Как ты можешь обитать под одной крышей с ней? Художник потер руки. — Я собираюсь выручить за нее десять золотых. — Эту картину нельзя продавать, — резко сказал Джедеф. — Почему? — Потому что она моя, даже если мне придется отдать за нее свою жизнь! Нафа расхохотался: — О, пора юности нашей! Ты будто ярко горящий огонь и прыгающее до небес пламя. Ты наделяешь душой камни, цветы и воду. Ты безудержно обожаешь иллюзии и грезы, путаешь мечты с явью… Джедеф покраснел и замолчал. Нафа сжалился над братом и сказал: — Приказывай же, о солдат! — Эту картину нельзя продавать, Нафа, — юноша умоляюще сложил ладони. Нафа снял миниатюру и подал брату. — Дорогой Джедеф, она твоя. Можешь любоваться ею сколько захочешь. Молодой человек нежно взял ее — так, словно это было его собственное сердце, и поблагодарил: — Спасибо, Нафа! Довольный художник сел обратно на свой стул, а Джедеф застыл на месте, не сводя взгляд с лица крестьянки. Спустя какое-то время он спросил: — Как придуманный образ может настолько зачаровывать? — Это не вымышленное создание, — спокойно ответил Нафа. Сердце Джедефа чуть не остановилось… Он еле вымолвил: — Ты хочешь сказать, что эта девушка существует на самом деле? — Да, — кивнул брат. — Она… она похожа на ту, что на твоей картине? — Возможно, в жизни она еще прекраснее. — Нафа! — вскричал Джедеф. — Ты знаешь ее? — Видел пару раз на берегу Нила. — Где? — К северу от Мемфиса. — Она всегда ходит туда? — Девушка приходила после полудня в компании своих сестер. Они сидели, играли или купались, а с заходом солнца исчезали. — Они все еще приходят туда? — спросил Джедеф. — Не знаю. Я там не был с тех пор как закончил картину. Джедеф был потрясен: — Как же так? — Я поклоняюсь красоте, но не люблю ее. Джедеф задал следующий вопрос: — Где именно ты видел ее? — К северу от храма Аписа. — Думаешь, ее можно там встретить? — И по какой же причине, о офицер, ты все это спрашиваешь? |