Онлайн книга «Живая сила. Дневник ликвидатора»
|
Студент помолчал задумчиво… — Значит, тот парень вчера был после 380… А теперь представим, что это роняние болванки на ногу — трогание 380 вольт — происходит на уровне (для определенности же) в несколько рентген в час… в несколько десятков рентген?… А если таких мужчин «под напряжением» — «под болванкой» — сотни тысяч? — и они скучены в ограниченной зоне, перенасыщенной техникой, изо дня в день недосыпают; работа изматывающая, нервная, да просто опасная… Женщины и дети отсутствуют. Как они будут изъясняться? Правильно. Матом. Часто — исключительно им одним. «Мат для нас был то же, что щебет для птиц»… …Я иногда жалею, что разговоры, которые я слышал и в которых сам участвовал, «упаковывались» в памяти уже в очищенном, отфильтрованном виде… Как-то не представлял тогда, что на этом непечатном (по определению) языке может существовать не только письменность (на заборах), но и литература — настоящая, стоящая литература… Эх! Написать бы о Чернобыле — да на черно-язе жег на чернобыльском этом настоящем, к зачатию то и дело восходящем языке!.. Вот это был бы такой кусок жизни как она есть — с мясом, с кровью, с в узлы связанными нервами и вулканически тонкой коркой, по которой-то на самом деле и ходит человек, — что после этого очень многие «сильные» вещи показались бы диетическими котлетками для никогда не живших по-настоящему… Но вот один чернобыльский случай… Сразу было понятно: переводу на цензурный не подлежит. Великий и могучий, или Как прапорщик Сирота спор прекратил (Мат-2)
Был у нас прапорщик Сирота-старший — главный (чтоб не сказать — единственный, кроме «великого и могучего») герой этого рассказа. Хотя на самом деле он был старший прапорщик Сирота. А называли его «прапорщик Сирота-старший». Иногда, чтоб было веселее — «-страшный»: «прапорщик Сирота-страшный». За глаза — «дед». Любовно. Он, наверно, и был дедом — в нормальном, демографическом смысле этого слова. А уж дедом Советской армии он был законно. Он нам рассказывал о вводе войск в Чехословакию в 68-м году, за восемнадцать лет до Чернобыля он там был… Как население от большой любви к освободителям дорожные указатели поперекручивало, и дороги ни у кого не допросишься. Поблудили тогда… А сами дороги классные… И вот теперь — год 1986-й, Чернобыль, он на должности зампотеха роты — заместителя командира роты по технической части. Отвечает за исправность броников — бронемашин радиационно-химической разведки. За ним мы были как за каменной стеной: все, что можно, он делал. Что не мог сделать — предупреждал заранее; мы четко знали, какие броники завтра выедут на разведку, а какие нет. Во время самой разведки броники не ломались ни разу, не было такого случая. В общем, уважаемый он был человек — и по возрасту, и по делам. Его слово было весомым. И он им — словом — не разбрасывался. И вот как-то вечером, перед сном (мы тогда еще жили в летних армейских палатках — шатрах квадратных на 10 человек, на отделение; офицерская палатка отличалась внутри только тем, что в ней не было деревянного помоста, на котором отделение спит покотом, а стояли обычные кровати — металлические, синей краской крашенные, с быльцами никелированными — командира роты, замполита, двух взводных командиров, зампотеха и старшины роты… Тут же хранился и скарб старшины — ротное имущество: громадная, войскового вида скрыня-сундук с замком, на ней чистого белья стопки, за ней в углу кучей — грязное)… Короче, вечером в офицерской палатке затеялся спор на тему глобальную (на всякий случай напомню — год стоял 1986-й: как писалось в газетах, «была объявлена перестройка», в мозгах происходило интенсивное брожение, по всей стране шел бурлеж), — спор затеялся на тему глобальную: как дошли мы — СССР, великая держава! — до жизни такой? И кто-то начал говорить о «недостаточной сознательности населения», о западных радиостанциях-«голосах» на коротких волнах, о диссидентах… Я возразил: — Диссидентов плодят не «голоса» из-за бугра, а очереди за колбасой [31] . Комсорг [32] батальона — молодой розовощекий лейтенант с бородкой, зашедший к нам «на огонек», произнес, взглянув с симпатией и одновременно с иронией: — Мне нравится твое вольнодумие. — Да просто — «думие»… — стало досадно. И в этот момент в спор неожиданно воткнулся замполит нашей роты, до того мирно заклеивавший языком благодарности в конверты, и понес такую занудную хреновень «о необходимости усиления агитации и пропаганды среди населения», и что только ее, идеологической работы недоработками — «запустили с 53-го года!» — года смерти Сталина!!! — и объясняется то, что мы имеем… Я просто дар речи потерял! Ведь замполит — ну нормальный же парень, нашего поколения (не старый маразматик!), физик, университет закончил; в лагере пашет как проклятый, в разведке задницу под рентгены не боится подставлять — короче, ну нормальный же! — а такую хреновень несет!.. …И когда я свой дар речи обрел, то из меня… ну буквально вывалилось мое многажды проверенное жизнью убеждение: Люди думают (если думают вообще) о том — и так, как к тому их понуждает жизнь — то, чем и как они на эту жизнь зарабатывают… Но от смятения полнейшего из-за тирады замполита эта мысль… ну, буквально «вывалилась» из меня в форме, отчеканенной за век до того классиком марксизма и, как оказалось, прочно въевшейся мне в мозги на занятиях по «ист-мату», историческому материализму [33] : — Ты что, не согласен, что «бытие определяет сознание»? БЫТИЕ — ОПРЕДЕЛЯЕТ — СОЗНАНИЕ Гранитность этой формулы нависла над нами… Воцарилась тишина… Все пытались как-то свести всё это в кучу: нежданно-негаданно оказавшиеся рядом вершины (они же глубины) диалектики материализм ма — и нашу вечернюю чернобыльскую палатку за 35 километров от раскуроченного атомного реактора; предыдущую жизнь — и год от Рождества Христова 1986-й… …В том, что я ляпнул, не подумав, был еще один важный оттенок. Ответ «Нет, не согласен» мог быть понят теми, для кого «чистота взглядов» — это профессия, как несогласие с «марксизмом-ленинизмом» — официальной доктриной, религией страны СССР; это почти то же самое, что публично объявить себя еретиком во времена инквизиции… Вернее, почти так это было за год до описываемого события; а за десять — так это было именно так… Но вот как с этим вопросом (точнее, ответом) было в 1986 году — и за 35 км от чернобыльской руины, — было уже непонятно: к счастью, не все новые ветры над страной были радиоактивными… Вот такой вот не очень хороший был еще один оттенок у этой многослойной паузы… |