Онлайн книга «Замена»
|
«Соня, это вино. Сейчас мы с тобой его подогреем…» И – стоп. Не буду додумывать эту мысль. – Есть за что, – тихо сказал Куарэ, пока я отрезала себя от воспоминаний. – Вы мне очень помогли. – Чаем? Он моргнул, глядя на меня. Да, это была ирония. Да, я не хочу этого знать. Да, я не хочу из-за него вспоминать что-либо. Все просто и все сложно, и даже глупый запах вытаскивает из меня такую мерзкую память. «Мсье Куарэ, тебе лучше уйти. Что со мной творится, я обдумаю потом». – Простите, Витглиц. Я просто сорвался. Там все было весело, но я не смог. Смотрел он только в чашку, гладя ее ручку пальцем. Он заново переживал замечательную вечеринку, на которой ему не нашлось места. Еще много будет таких ситуаций, все чаще ему доведется ощущать себя посторонним. Посторонний в останках собственной жизни – это даже почти по классику. Почти – потому что в случае с ELA самоустранение – это все-таки выбор. Но я почему-то уверена, что Куарэ пойдет как раз по моему пути. «Почему-то? Да ты сейчас ведешь его за руку». Он говорил, что-то спрашивал, кивал сам себе в ответ, не дождавшись моей реакции. Ему было хорошо в моей тишине, среди своих рефлексий. – …я много болел в детстве – простуды там разные, но старался ходить на занятия. И вот теперь думаю: а какого черта? Он будто отгородился от работы, ведет себя как обычный смертельно больной. Потом будет понимание, что работа связывает его с жизнью. Потом будет этика. Потом – отстраненность и воспоминания. Пока что у него есть только мой чай. – А как вы приняли свой диагноз, Витглиц? – Никак. – Никак? – Да, никак. Я ощутила раздражение – снова. Снова прошлое, снова связь с ним. Я слышала не раз, что со мной очень неудобно общаться. Когда же это поймет Анатоль? И когда я решусь просто принять таблетку, пускай и среди ночи? – Я больна столько, сколько себя помню. Куарэ побледнел: – Оу, я… Простите, мне жаль… – Я привыкла. Тишина. У него, наверное, много вопросов. Интересно, сколько он задаст. – Это, наверное, из больничных привычек – ходить в ночнушке? – вымучено улыбнулся он и тут же осекся. – П-простите… Он удивительно бестактно и точно пошутил. Знал бы, насколько точно, – был бы очень удивлен. Примерно еще на три-четыре «простите». «– Витглиц, видеоконференция с вашим преподавателем через семь минут. – Хорошо, доктор Сейти. – Соня, вам нужно еще переодеться. – Да… Действительно. Спасибо, доктор». Анатоль молчал. Смотрел на меня, ждал чего-то. Я очень надеюсь, что не исповеди о моей жизни. Мой чай уже остыл, а боль все не могла наиграться. А Анатоль молчал и ждал. А боль… Хватит. Просто хватит. Это всего лишь маленькая услуга человеку, который мне помог – не больше, но и не меньше. Всего лишь чай – и пусть выговорится. «Ты ведь за этим пришел, Анатоль?» – Витглиц? Это был просто мой слишком внимательный взгляд. Слишком пристальный, пускай и сквозь очки. Не знаю, что он подумал, но мне лучше так впредь не делать. Я покачала головой в ответ и поднесла чашку к губам. Прохладный чай почти обжигал, но это все-таки был чай. – Вам и сейчас больно? – Да. – Из-за того, что я вас разбудил? – Частично из-за этого. В основном из-за ELA. Куарэ недоверчиво на меня посмотрел и кивнул, только поверив, что я серьезна. В три часа ночи намного проще относишься к раздражающим очевидностям. С другой стороны… Я отхлебнула чаю и мысленно вернулась на мгновение назад: с другой стороны, он словно бы вообще не заметил того, что я сказала. Вернее, того, как я сказала. «Витглиц, ты несносна». «Послушай, а можно не разговаривать в духе «Да-я-робот?»». «*из-за спины* Тихо, сейчас будет выступление Мисс Очевидность». Это утомляет. Отсутствие такой реакции настораживает. «Соня, просто пей с ним чай. Для таких мыслей у тебя будет море времени наедине с собой». – Я бы не смог, как вы, Витглиц. Я плохо переношу боль. Очень плохо. Когда на первом курсе… Никто не переносит боль хорошо, но всем нравится каяться в слабости. Куарэ когда-то сломал руку и украдкой пил слабенькое обезболивающее. Ему хватило воли бросить, и это хорошо. Он зачем-то мне рассказывает о своем прошлом, и это плохо. Все шло к открытому вопросу насчет моей боли, но в разгар его покаяния пришел звук. В кухонную раковину упала капля воды – оглушительная, звонкая, она обрушилась на несчастную жесть, будто вспышка света. Я снова – да, снова – пристально смотрела в глаза Куарэ, и потому видела, как в ответ на звук мгновенно расширились его зрачки, как вздрогнули контуры сидящего напротив мужчины. Его ELA уже полностью готова, поняла я, но сам Куарэ вряд ли готов к ELA. – Это опухоль, да? Он изучал свою раскрытую ладонь. Пальцы едва заметно подрагивали, но еще там унималась какая-то другая дрожь, словно бы размывающая очертания кисти. – Да. Он выдохнул носом и положил ладонь на стол, поближе к чашке, подальше от себя, как если бы рука превратилась в опасную змею. – И я смогу… Взламывать чужой микрокосм? – Сможете. Куарэ кивнул. – Когда-то давно я от скуки… Ну да, это я ехал куда-то. Так вот, я читал брошюру о том, что рак – это инструмент эволюции. Дескать, природа подбирает ключи к следующему этапу развития человека, – Анатоль улыбнулся и пощипал себя за нос. – Мне это даже показалось забавным. Хоть я и не думал, что сам буду доказательством. – ELA – это не эволюция человека. Я снова поднесла чашку к губам и сделала глоток. Большой глоток. «Спокойнее, Соня. Это всего лишь твоя боль, глубокая ночь и умный философ». – Да? – грустно улыбнулся Анатоль. – А что же это? Мы можем проникать во внутреннюю сущность другого человека, совершать локальное искажение времени… «Мы можем убивать такой дрожью, можем распылять на молекулы небольшие предметы…», – я могла продолжать эту речь еще долго, а он – нет. Анатоль запнулся, потупил взгляд, и я увидела, как побелели его губы. – …убивать этих… Существ. Детей. «Все же детей. Даже после всего». |