Онлайн книга «Замена»
|
Снова боль в груди. Проклятая сигарета. – Соня, смотри на меня! Смотри сюда! – пульсировал голос. – Не отвлекайся, просто смотри! Какой-то блестящий предмет, какая-то рука. Белая манжета халата. Внутри все воет, обернутое в боль-боль-боль. Боль выкручивает суставы, боль ломится во все уголки тела, ее трясет, как… Как. ELA мстила за неудовлетворенное любопытство. – Дайте мне обезболивающего. Резь в груди – та, что сорвала вход в личность Кэт, – это ерунда, это безделица: я слишком привыкла к боли. Но на грани двух «я» я становлюсь капризной неженкой: все отвлекает, все раздражает, все уводит в сторону. Это неприятно – особенно реакция опухоли. – Подождите, доктор Мовчан. Куарэ прекратил жевать губу и отлип от стены. «Он не пытался мне помочь, когда я упала». Почему? И почему я об этом думаю? – Что конкретно надо… Сделать? – спросил он. Его взгляд застыл где-то между мной и Мовчан. Взгляд впился в пустоту. – Надо найти в ее личности след Ангела. – Как? – Проникнуть в ее личность, разумеется. – Как Ангел? – В некотором роде. Словно шуршала-скрипела сухая галька. Куарэ-младший и Мовчан обменивались репликами, которые много значили для них обоих. Доктору он не понравился. «Как Ангел», – вдруг поняла я. Анатоль видел, как я изменяюсь, подходя к Кэт. Он видел – и даже не понял, что я упала: для него во всем мире осталось только откровение. – Куарэ, проводник – это проводник. В глазах Анатоля стоял туман. Туман человека, который на примерах разучивал параграфы «Специальных процедур». И потому вдогонку словам я отправила взгляд. «Мы слабее, чем они, – пыталась сказать я. – Ты же помнишь, что ELA – это болезнь? Помнишь, Куарэ?». Я много чего пыталась сказать, а он только кивнул, и стало ясно, что я зря старалась. – Что именно я должен сделать? – Ты помнишь, как убил Ангела? – спросила доктор Мовчан. Он замер, а потом коротко мотнул головой. – Ладно, несущественно. Тогда просто подойди к ней и смотри, пока не почувствуешь… – Мовчан запнулась. – В общем, тебе будет понятно. А что именно ты чувствуешь, ты потом прочитаешь в «СПС». – Я не понял, но пусть будет так, – глухо сказал Куарэ и посмотрел на меня. – Что мне там искать? – Цвет. Яркий синий цвет – это след Ангела. – Значит, я сделаю то, о чем потом прочитаю, – спокойно сказал Куарэ, – окажусь неизвестно где, и мне там придется искать синий цвет. Верно? – Поиронизируешь потом, – скрипнула Мовчан. – Быстрее, если не хочешь оказаться в просыпающейся вселенной. Я пыталась представить этот набор слов со стороны, и получилось плохо. Для меня это были образы – яркие, пережитые уже образы, полные ощущений. Например, синий цвет – это когда анфилада серых комнат заканчивается пронзительным осенним небом. Когда ты всем естеством чувствуешь, что это конец, что это след чужого, такой же явный, как отпечатки обуви у разбитого окна, как след корректора в зачетной работе. Куарэ, тебе повезло. Тебе не надо пробиваться сквозь синеву, чтобы найти оставившего этот след. Не в этот раз. Сегодня хватит просто запомнить цвет – его переливы, оттенки, образные рисунки. Персонапрессивный удар – это когда ты ввинчиваешь себя в другого, когда стена чужого разума бросается тебе навстречу. Разум торопится создать бездну ассоциаций, чтобы передать тебе непонятное: струи песка, колонны упругого дыма, всплески пламени… А ты идешь сквозь это, и все тяжелее давит в голове ELA – ключ и наездник, защита и погонщик. Пробуждающаяся вселенная – это когда ты застреваешь между шестеренками чужой сущности. Личность идет пластами, рушится и ломается, строится заново. Там водовороты и целые течения из острых игл. Там самый настоящий ужас, в сравнении с которым убить ребенка – это сущая безделица. Это – мои образы, и они никак не помогут Куарэ. Когда я открыла глаза, над спящей Кэт остался только призрак – только информационная оболочка. Дым и пепел, сохраняющие общие очертания Анатоля. – Терпеть не могу это зрелище, – вздохнула Мовчан, вертя в руках сигарету. Она виновато посмотрела на меня и спрятала белую палочку в карман. Сеть морщин на ее лице была глубока, как никогда. Комната гудела. Приборы, упрятанные в стены, считали напряженность полей в медкабинете, и я чувствовала дрожь пальцев главы научного отдела: женщина предвкушала небольшой сольный этюд на клавиатуре своего терминала. Гул и свечение медкабинета, колеблющееся марево в форме человека и доктор Мовчан, которой хочется курить и курить нельзя – все это было нереально. Методический семинар – реально. Звонок – реально. То, что завтра мне входить в класс, – тоже. И запах столовой, и сломанный сливной бачок в доме, и несданный отчет. А это все – нет. – Редкостный засранец этот директорский сынок. – Он меня заменил. – Да-а? – протянула Мовчан, явно думая о чем-то своем. – Уже второй раз. В кармане халата Мовчан пискнул наладонник. – Что, прости? – отозвалась женщина почти минуту спустя. – Тут, понимаешь, какие-то интересные данные, я пойду… Я покачала головой. Моей реакции не требовалось: Мовчан уже шла к себе, на ходу выдергивая из кармана магнитный ключ. Ключ за что-то там зацепился. – Доктор Мовчан, – окликнула я. – М? Рассеянный взгляд человека, который уже мыслями где-то далеко. Знакомый взгляд. Ей не понравился Куарэ, но пока он был здесь, доктор играла совсем иную себя. Ну а сейчас – сейчас здесь я и только я. – Почему вы поставили карантинный щит? – А, это… – женщина нахмурилась, и я даже из другого конца комнаты ощутила укол страха. Ее страха. – Я, понимаешь, почему-то вдруг представила, что тут этот Ангел. Который действует, как человек. Как маньяк. Она пожевала губу и снова посмотрела на свой планшет. Потом снова на меня. – Я пойду. И извини еще раз. Ну, за… – она поднесла два пальца к губам, и я кивнула. Что тут еще сказать. Пискнул замок, Мовчан ушла. Тахта была холодная, и тонкая подушка, больше похожая на кусок ткани, светилась белым. Я села, положила подушку себе на колени и принялась ждать. До того, как дымно-пепельный силуэт снова наполнится плотью, оставалось несколько минут. * * * – Это… Это! Нить, и я словно внутри нити, а потом получилось так, как если бы отдельные жгутики внутри нитки расплелись, и я… |