Онлайн книга «Замена»
|
Что мел на его волосах – это совсем не мел. – Да. У меня есть несколько предложений, – ответила я, протягивая ему ладонь. Мы вышли в коридор рука об руку. К счастью, у меня была трость. Анатоль прижимался ко мне сильнее, чем нужно было, – почти валился – и я отвечала тем же, и ученики, спешившие в класс, посторонились. Страшная, ломающая слабость выбеливала мир, заставляла щуриться, чтобы удержать все в фокусе. Мы подпирали друг друга, и, наверное, это смотрелось комично. Посторонние взгляды липли к нам, повисали на плечах. – Мой кабинет ближе, – сказала я. «Мы быстрее сможем сесть», – подумала я. Куарэ кивнул, его ладонь была горячей и влажной, а потом мы как-то сразу оказались у меня в кабинете. Он сидел в ученическом кресле, я – в своем, но это уже ничего не значило. * * * Мир нашего прикосновения изменился, стал будто бы плотнее и логичнее. Исчезли грубые стыки, наметились горизонты – настоящие, а не нарисованные. Мы лежали в траве рядом. Небо голубело, но, кажется, собиралась гроза, и тянулись облака, хрупкие от ветра. – Мама работала учительницей. Я думал, что в интернате для умственно неполноценных. А она, оказывается, учила Ангелов. Куарэ заложил одну руку за голову, другой гладил траву у моей руки. Я почти слышала его касания, их передавали мне стебли, земля, изменения в воздухе. Это была приятная невесомая ласка. – Был такой проект – «Майнд». Пытались уговорить Ангелов выбрать нашу сторону. Им раскрывали всю правду еще до становления, учили разным духовным практикам, – Анатоль рассмеялся. – Ангел-даосист, представляете? «Нет. Не представляю». – Это дядя как-то при мне упомянул, кого нянчит мама. Ну, разумеется, он упомянул прикрытие, но мне хватило и такого. Я оставался дома – здоровый, нормальный ребенок, а она на месяцы уезжала к своим дебилам. Я скучал, Витглиц, ужас как скучал, и иногда хотел тоже пускать слюну, как соседский Тойво, которого в восемь сдали в приют… Куарэ собирался разбить себе голову, чтобы поглупеть. Он сбегал из дому в поисках того самого странного интерната, пока ему не исполнилось двенадцать лет, четыре месяца и три дня. В тот день отец взял его за руку и отвел к могиле, на которой не было фото, но была надпись. Пока я умирала от боли и лекарств, Анатоль умирал от горя. «Ты дитя человечества и Второго сдвига», – вспомнила я. У меня было больничное детство и два симулякра: слова «мама» и «папа». Щелчок: «– Ты хотела бы найти своих маму и папу? – Нет, мистер Монтегю. – Возможно, ты еще подумаешь? Ведь социальная служба… Почему ты так на меня смотришь, Соня? – Простите, мистер Монтегю, вам лучше уйти». Еще щелчок: «– Почему тебя никто не навещает? Эй, «Ты-умрешь»! Я тебя спрашиваю!» И еще один: «– Ты ненавидишь своих родителей? – Нет. – Молодец. Мы просто убьем их, если получится. Но зачем их ненавидеть, если из-за них мы познакомились?» Это все – мое, моя память: щелчки затвора, щелчки картотеки. Это все, что я помню о них. Куарэ слушал меня внимательно, не перебивая. Он молчал, гладил траву, и руке становилось тепло. Мне не стало легче от этого рассказа, не стало и тяжелее – осталось странное ощущение, которому я не могла подобрать названия. – Вы их совсем не помните? – Нет. Небо двигалось, набирало красок, оно уже звучало по-новому – совсем как настоящее небо. Мы молчали, но неназванное ощущение росло, и мне больше не хотелось тишины. – Куарэ? Он повернулся ко мне, лег на бок. «Как ребенок, маленький ребенок». – Вы сейчас спросите что-то очень правильное, – сказал Анатоль с улыбкой. – Правильное? – Ну, да, – он пощипал кончик носа и сморщился. – Не берите в голову, простите: я вас перебил. Я помолчала. Мир прикосновения ждал, ждал Анатоль. Я села в траве и потянула носом воздух, пробуя его на вкус. Степь, ветер, немного йода – как от близкого моря, только воды не видно было. – Куарэ, вы знаете, где мы? – Э, в раю, куда уходят все Ангелы? Я оглянулась: он тоже сел, сильно сутулясь. Куарэ оглядывался, словно попал сюда впервые – с любопытством и непониманием. Шутка получилась смазанной: он боялся. – Это должен быть чей-то мир. Или ваш, или мой. Анатоль зажмурился, ущипнул себя за щеку и, снова открыв глаза, невесело рассмеялся: – Не получилось. Ладно, значит, или вы у меня в гостях, или я? – Да. – А уточнить никак нельзя? Очень хочется подробностей, – сказал Куарэ. Я присмотрелась к нему: Анатоль прятал свое откровение за улыбками и шутками. Он по-прежнему шел по грани, он все так же не спешил на ту сторону. – Можно. – Как? – Нужно постараться убить друг друга. Анатоль сжал губы и сощурился: – Спасибо, я уже пробовал вас убить. Вместо этого узнал, что мою мать сожгли ядерным взрывом. Вы так защищаетесь, да? Я нахмурилась: он все видел, но ничего не понял. «А что он мог понять?» – подумала я. Я ведь сама рассказала ему, как убиваю Ангелов: их же воспоминаниями, замешанными на моей отраве. В небе стало темно. Я сидела под беременным небом, стискивая колени, смотрела в глаза Анатолю и знала, что ничего не смогу объяснить – просто слов не хватит. Всех слов мира. – Знаете, здорово – так уметь, – зло сказал Анатоль. – Чтобы враг сам себя сожрал от одного твоего прикосновения. Это экономит ядерные бомбы. Вы всех так ненавидите? Я? Ненавижу? – Или только меня – вашу замену? Думаете, я напрашивался на ваше теплое место? На вашу гребаную очередь в могилу?! Да я бы хоть умер от рака – как тридцать процентов людей, а не… Не… Куарэ запнулся, подбирая слова, а я чувствовала на щеках воду. Пошел мелкий дождь. Он был сразу повсюду – мелкая осенняя взвесь, – и в степи стало прохладнее. Анатоль мазнул по лицу и посмотрел на ладонь. – Теперь еще и дождь, – обиженно сказал он. – И сны эти о вас дурацкие. Дождь, сны – мне казалось, я знаю, в чьем микрокосме мы сейчас. – Сны? – Сны. Всегда вы, и всегда отвратительно. Больница, грязь, кровь, – он помотал головой, разбрызгивая крупные капли. – Боже, что за дерьмо у меня в голове! «Кристиан, – подумала я. – Кристиан, я тебя ненавижу». |