Онлайн книга «Атаман Войска Донского Платов»
Казаки, ждавшие смены и получившие приказ о переселении, заволновались. Отродясь такого не было. Заселяло Войско Донское разные линии и приобретенные земли, но — по жребию либо по доброй воле. Бывает, что тесно кому-то в родной станице станет, — езжай, отделяйся, селись, пострадай за общество. Но чтоб по приказу всем поголовно… Нет, такого не бывало. Заявился командир Моздокского полка генерал Савельев в донские полки, велел рубить лес и строить дома, чтоб осенью родных в этих домах встречать. Казаки лес рубить не стали, собрались в круг: — Ну, братцы, что делать будем? Все три полка, Поздеева, Кошкина и Луковкина, порешили: это все не по обычаю, подчиняться не будем. Собрали от полка представителей, чтоб ехали в Черкасск и проведали: царский ли то указ, Иловайский ли воду мутит, перед царицей, по обыкновению, выслуживается. Или происки вражины Гудовича? Больше склонялись к мысли, что это Иловайский — больше некому. Три казака, не сказавшись по начальству, тайно ускакали на Дон. А остальные, не дожидаясь их возвращения, решили идти следом. Собралось ребят четыреста, по большей части с Переволоки — старой веры, упорные, развернули полковые знамена и бунчуки, выбрали предводителем Никиту Белогорохова, человека штрафованного, надежного, и сами пошли. В Черкасске, отрезанном от всего мира разливом, благоденствовали. Грелось начальство на майском солнышке, как сытые коты. Хлоп — являются с той стороны Дона трое: Фока Сухорукое, Степан Моисеев и Данила Елисеев: — Здорово живете [78] ! Мы — с Кубанской линии. Приехали узнавать, что за указ такой — семьями на Кубань переселяться? Начальство, проспавшее все на свете, только глазами хлопало, как сова одним местом. Но Иловайский, человек опытный, сразу нашелся: — Ничего не знаю. Если правда, что вы говорите, сам срочно в Петербург выезжаю, буду царицу просить, чтоб отменила. А вы, ребята, давайте-ка по-хорошему назад, пока вас там не хватились. А то беды наживете. Поздно! Через неделю пришли под Черкасск с Кубани взбунтовавшиеся казаки, стали, еле видные из-за разлива, на ногайской стороне, развернули знамена. Богу молились и клялись стать крепко и не выдавать. А ночью же вплавь пробрались в Черкасск, угнали нужное число лодок, а рано утром все на этих лодках переправились и торжественно в Черкасск вступили. Белогорохов впереди. Пришли к атаманскому дому: — Эй, генерал-поручик Иловайский! Выходи, расскажи народу… Иловайский, поколебавшись, вышел: — Чего вы хотите? — О-о! Это мы тебе враз докажем!.. — и стали перечислять ему вины, и его собственные и всех предков его, кто в какие времена при власти бывал. — Всю жизнь ты, собака, нас не защищал, а погублял! — Ты чего это удумал, а? Ты куда нас загнать хочешь? Сам переселяйся! Иловайский, которому к тому времени уже переслали указ с одобрением мероприятий Гудовича, головой качал, руками разводил: — А что я могу сделать? Есть такое повеление… — Покажи его нам! Иловайский жестом позвал Федора Мелентьева: — Прочитай им. Мелентьев с опаской спустился с крыльца атаманского дома к казакам, развернул грамоту. Белогорохов его остановил: — Погоди, Федор Андреевич, — и обратился к своим: — Ну что, братцы, дело серьезное, а мы с утра ничего не ели. Надо б нам подкрепиться, а потом и грамоту послушаем. — Верно. Пошли от атаманского двора на базар, а войсковому дьяку, Ухмыляясь, сказали: — Ты, Федор Андреевич, никуда не уходи, жди нас, мы скоро придем. Белогорохов с другими ребятами совещался, а остальные пошли на базар, вели себя тихо, за все платили. Городовые казаки на них смотрели искоса: — Чего вы тут забыли? Возвращайтесь… Одни горькие пьяницы штрафованные, которых Иловайский загнал камень на Войско ломать для строительных нужд, поддакивали старообрядцам, которых среди пришедших было большинство: — Это все Иловайский. Продал он Тихий Дон, в карты проиграл. Иловайский в это время крутился-вертелся у себя в правлении, как на сковороде. Мелентьев, Курнаков и другие дьяки его еще больше накручивали: — Гудович заварил. А нам расхлебывать… — Не по обычаю… — Беги в Атаманский полк, нехай караул придет… — Мартынов и Луковкин отсиживаются… — Отсиживаются? Меня подсиживают! Знаю я их… Наевшись-напившись, мятежные казаки опять стали подступать к атаманскому дому. Толпа любопытных сопровождала их, а у крыльца уже собрались казаки Атаманского полка, готовые защищать Иловайского. — Читай, Мелентьев!.. Мелентьев, ежась и оглядываясь, вышел читать. Перекрестившись, начал. Его слушали в молчании, но только он закончил: «…На подлинном написано так: Екатерина», как толпа перед атаманским домом взорвалась: — Вы нас обманываете! — Отымай «дела»! Мелентьеву звонко дали в ухо. Он кинулся убегать. За ним погнались, догнали и повалили. Командир караула из атаманцев выхватил саблю и, теснясь спиной к воротам, орал: — Уймитесь. Стрелять велю! Атаманцы, отпрянув, вскинули ружья. — Стой, стой! Не стреляй! — кричал им из дверей сам Иловайский. — Стой, братцы! — крикнул Белогорохов и вверх руку с шапкой поднял. — Тут правды не добиться. Идем к непременному войсковому судье. Отправились в Войсковую Канцелярию к Луковкину и Мартынову: — Что вы с нами делаете?.. Мартынов в ответ: — Ничего, братцы, не знаю, сам удивляюсь. Луковкин стал рассуждать. Его спросили: — С твоего ведома тот указ? — Нет, — отказался, — ничего не знаю… — Ну, не знаешь, так сиди. Вернулись к Иловайскому. Тот сам вышел, стал просить: — Ребята, как бы хуже не было. Возвращайтесь в полки. А я сам поеду в Петербург к самой царице, буду просить, чтоб переселяли по обычаю, по жребию. — Нечего туда-сюда мотаться, — отвечали ему. — Там все равно правды нет. Без резону не езди, и мы тебя не пустим. А назад на линию не поедем, хоть сейчас нас всех велите побить. — Чего ж вы хотите? — Дай нам «билеты», что мы отслужили и по домам отпущены. — Согласен, — взмахнул рукой Иловайский. — Ордера о том в станицы разошли, что мы не беглые, а со службы идем. |